Мировой кризис 18: опыт сравнительного социогенеза Египет vs Шумер – выводы

В предыдущей заметке  мы сравнивали развитие Древнего Египта и Междуречья. Их более чем двух тысячелетняя сравнительная история показала разительные отличия.

В Месопотамии ни одно из её царств не стало точкой сборки в единую устойчивую систему разделения труда, способную защитить себя от экспансии кочевых племен. Все большие государства Месопотамии оказались энергетически нецелесообразными социальными системами, поэтому рыхлыми и неустойчивыми, как правило, короткоживущими. Они разрушались при малейшем ослаблении скреплявшей их в целое пассионарной энергии элит. В итоге мы наблюдали калейдоскоп государственностей с регулярной сменой этнической доминанты – с шумерской на аккадскую, затем аморейскую, касситскую, арамейскую, халдейскую и пр.

Тогда как Древний Египет, напротив, оказался энергетически целесообразной системой, продемонстрировавшей поразительную устойчивость, способность к интеграции территорий, сформировавшей стабильную моноэтническую общность. Как следствие, история Древнего Египта – это история одного этноса, одной традиции, одной государственности – древнеегипетской.

Прежде, чем продолжить, освежим вкратце материал предыдущей заметки. Для удобства вся сравнительная история Древнего Египта и Нижней Месопотамии приведена на единой схеме:

Если подойти к истории Междуречья мерками Древнего Египта, то она являет собой непрерывный переходный период к так и не состоявшейся устойчивой государственности. Наша задача – попытаться разобраться в причинах столь кардинальных различий в процессах социогенеза, протекавших в поразительно схожих геофизических условиях. Приступим.

Бесценный папирус

Ключевой фактор, кажущийся до смешного незначительным, – папирус. Болотному растению, массово произраставшему в Дельте Нила, было суждено сыграть ключевую роль в истории Древнего Египта.

Для Египта папирус стал не только источником бумаги:

В самом юном возрасте дети бегали босиком и нагишом и кормились почти задаром стеблями папируса и его корнями, сырыми или вареными. А ещё египтяне срезали папирус, вязали из стеблей большие снопы и, согнувшись под тяжестью ноши, брели с ними в деревню. Здесь они раскладывали свою добычу на земле и выбирали стебли, пригодные для строительства хижины. Вместо домов из кирпича-сырца здесь строили папирусные хижины, обмазанные илом. Стены в них были тонкими, обмазка часто осыпалась, но разве трудно замазать трещины? Из волокон папируса плели веревки любой толщины, циновки, сети, кресла и клетки и продавали жителям засушливых районов. Веревками из стеблей папируса связывали изящные, практичные челноки, без которых невозможно было ни охотиться, ни рыбачить. Пьер Монтэ, «Египет Рамсесов».

Но свою главную роль папирус сыграл, будучи оформленным в кусочки папирусной бумаги. Древнейшие из её сохранившихся образцов относят к началу III-го тыс. до н.э. Само же начало производства папирусной бумаги датируют примерно 3200 до н. э. Эту дату имеет смысл запомнить – 3200-й стал годом цивилизационного прорыва, и она всплывёт ещё не раз.

Папирус, возможно, растение не только египетское. В книге «Исследование о растениях» древнегреческого философа, основателя ботаники и географии растений Теофраста, 371-287 до н.э., говорится, что папирус помимо Египта встречался в Сирии. А в крупнейшем энциклопедическом сочинении античности «Естественной истории» Плиния Старшего утверждается, что папирус являлся исконным растением на реках Тигр и Евфрат. Возможно. В любом случае, только египтяне, к их чести, сумели им воспользоваться.

«Маленькая» разница

Чтобы воочию представить масштаб совершённого прорыва, сравните два информационных носителя – египетский и шумерский. Соответственно, представьте удобство пользования и разницу в объёмах отражаемой информации:

Египетские свитки и клинописные глиняные таблички

Вследствие «маленькой» разницы, папирус стал основным информационным носителем множества цивилизаций. В частности, в античную эпоху он был широко распространен во всем греко-римском мире. Не случайно известный учёный и государственный деятель раннего Средневековья Кассиодор, 480-585 н.э., сочинил панегирик папирусу:

И, вот, встаёт нильский лес без ветвей, роща без листвы, посев вод, прекрасная поросль болот, стройный, но упругий, великолепный плод отвратительных топей. Изготовленный из него материал белоснежной поверхностью открывает свои поля красноречию, то простираясь далеко вширь, то собираясь для удобства в свиток, употребляемый для больших трактатов.

Технологическая пропасть

Вследствие «маленькой» разницы меж работой египетских писцов и шумерских клинописцев пролегла гигантская технологическая пропасть.

Выходя из дома, египетские писцы укладывали принадлежности в подобие ранца с плоским дном. В любой момент они разворачивали папирусный свиток на коленях, при необходимости писали стоя, держа его в левой руке. Исписанный свиток сворачивался, перевязывался и запечатывался. В канцелярии свитки связывали в пачки, укладывали в кожаные сумки и прятали в шкафы.

В Шумере производственный процесс символьного кодирования информации был обставлен рядом существенных ограничений. По глиняной табличке можно было писать только пока она мягкая. Исписанную дощечку следовало долго сушить на солнце или запечь в печи, после чего носитель информации становился недоступным для последующих записей. По табличке невозможно было делать художественные зарисовки – навык для египетских писцов рядовой.

Канцеляриям Месопотамии было бессмысленно содержать армию писцов сравнимую по размерам с египетской. Учитывая плотность керамики, а это свыше 2,5 г/см³, стандартная шумерская табличка размером шесть на восемь дюймов, толщиной в дюйм, весила почти 2 кг. Шумерская символьная информация была очень тяжёлой в прямом смысле слова. Каждый клинописец производил в течение года многие её тонны, и их валовая годовая продукция имела гигантский вес. Задачи хранения, перемещения и доступа к информации, её последующей обработки были крайне энергоёмкими. Поэтому интегральные объёмы кодирования информации в Шумере были на порядок ниже. Неумолимым следствием этого стало эволюционное отставание.

Этапы становления письменности: Египет vs Шумер

Технологическая пропасть в процессах символьного кодирования информации, обусловленная «маленькой» разницей, позволила Древнему Египту совершить гигантский рывок относительно шумерской и пост-шумерских цивилизаций. И первым истинным чудом стала невероятная скорость возникновения в Египте полноценной письменности.

По всей видимости, поначалу Шумер обгонял Египет. Самые древние из найденных в Кише табличек имеют возраст 3500 до н.э.:

Их не отнесешь к образцам полноценной письменности. Характер знаков на табличках пиктографический – это стадия образного письма, переходная от протописьменности к частично слоговому клинописному письму. В нём слова изображаются наглядными  рисунками, например, – солнце, – бык, грамматические морфемы графически не выражены, порядок знаков не соответствует порядку чтения, содержание текстов трактуется неоднозначно.

Несколько сот глиняных табличек, датируемых 3200–3100 до н. э., представляющих, по мнению археологов, хозяйственные записи, были найдены в Уруке. Они столь же трудны для прочтения, как и протоклинопись из Киша.

Впрочем, в датировке ранних свидетельств протописьменности Египет не сильно отстал от Шумера. В 1998 г. немецкие археологи при раскопках в древнеегипетском городе Абджу обнаружили в гробнице его додинастического правителя триста покрытых протоиероглифами глиняных табличек, датируемых XXXIII в. до н. э.

Но всё это меркнет на фоне того, что случилось в 3200-м до н.э., когда вдруг, как по мановению волшебной палочки, при этом сразу же в законченной форме появились египетские иероглифы. Практически сразу же вслед за ними появилось иератическое письмо – более функциональная форма скорописи, в которой знаки получили более округлую, курсивную форму.

А что в Шумере? А в Шумере полноценная письменность возникла только в 2750 до н.э. – её старошумерский вариант 2750-2315 до н. э. Причём только в 2400 до н.э. клинопись превратилась в упорядоченное словесно-слоговое письмо, достигнув уровня первоначального египетского иероглифического письма, ссылка.

Что характерно, первые шумерские мега-государства – империи Лугаль-анне-мунду и Лугальзагеси длиною всего лишь в жизнь своих создателей – возникли синхронно с полноценной письменностью. Совпадение? Возможно. Несомненно лишь то, что качество шумерской мегагосударственности оказалось таковым же, как и качество их информационного носителя.

После 2000 до н.э. шумерскую клинопись вытеснила аккадская, несколько позже вавилонская и ассирийская. Шумерская письменность стала языком учёных – своего рода «латынью» Месопотамии. Возможно, в этом причина пиетета перед цивилизацией Шумера, бесследно растворённой процессами этногенеза.

Чудесный 3200-й год до н.э.

Момент обретения Египтом полноценной письменности, если заметили, синхронизирован с появлением папируса. И дело здесь не в случайности.

Известно, что любая функция биологического организма, к которым относятся и социальные, быстро развивается, только будучи практически востребованной. Появления в Египте полноценной письменности свидетельствует о её широком практическом использовании, служит идентификатором широкой повседневной практики письменного кодирования информации. И случилось это благодаря наличию материальной базы – удобного носителя информации.

В истории с папирусом и письменностью не иначе Бог-покровитель клюнул египтян в темечко:

Тот – египетский бог мудрости и знаний с головой ибиса, покровитель библиотек, ученых, чиновников, государственного и мирового порядка

На этом чудеса египетские, синхронизированные 3200-м годом, не закончились: практически в тот же момент возникает и египетская государственность, причём сразу же устойчивая. Сначала это были два государства – Нижний и Верхний Египет, недолго задержавшиеся с объединением в единый династический Египет. Текущий консенсус относительно даты объединения Древнего Египта лежит в диапазоне 3150-3050 до н.э.

О «чудесах» синхронизации

«Чудесная» синхронизация появления устойчивой государственности Египта с изобретением папируса и возникновением полноценной письменности не случайна.

Начнём с того, что все биологические организмы, в том числе и социальные, являются информационно-энергетическими системами, причём системами нестационарными. Их динамическое якобы «равновесие» со средой невозможно стабилизировать без постоянных затрат привлекаемой извне высокоструктурированной энергии. Только её непрерывный целенаправленный расход наряду с умелым управлением внутренними процессами и внешними реакциями, дабы самому не стать источником высокоструктурированной энергии для других, позволяет живым организмам нагло нарушать второе начало термодинамики, впрочем, только в области их локализации.

Естественно, у живых систем возникают животрепещущие вопросы, требующие безотлагательных ответов. Как в достаточном для выживания объёме гарантированно присваивать вовне дефицитную высокоструктурированную энергию? Если же ты водоросль или растение, то как научиться превращать в неё низкоструктурированную и недефицитную электромагнитную энергию? Не менее важный вопрос – как добиться высокого качества управления внутренними процессами и внешними реакциями? Ответы на них невозможны без высокого уровня организации процессов работы с информацией внутри системы.

Информационная подсистема позволяет организмам накапливать знания об окружающей среде, чтобы, опираясь на них, присваивать энергию, управлять внутренними процессами, в том числе информационными, а аткже внешними реакциями. Качество протекающих внутри живой системы информационных процессов и предельно возможная сложность её организации, от которой зависит её конкурентоспособность, жёстко коррелируют между собой.

Так вот, начиная с 3200 до н.э. Древний Египет, опираясь на папирус, принципиально опередил государства Шумера в качестве информационных процессов, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В этом вся магия 3200-го до н.э.

Влияние информационных процессов на социогенез

Наличие эффективного носителя символьной информации и порождённой им письменности позволили Египту создать и  прокормить многоуровневого мета-голема – административной структуры, способной обеспечить высокое качество управления, отвечающее сложности большого государства.

В Месопотамии, как и в Древнем Египте, энергетическая оптимизация тоже непрерывно подталкивала микрогосударства к объединению в большие унитарные зоны разделения труда, дабы реализовать выгоды от региональной специализации и уменьшить энергозатраты на бесконечные вооружённые схватки за ресурсы, заменив их управлением ресурсами. Однако информационная дистрофичность мета-големов не позволяла организовать на должном уровне управление мегасистемами, следовательно, стабилизировать их. В результате государственность Месопотамии непрерывно и глубоко «дышала» – там постоянно возникали эфемерные государства и империи с коротким сроком жизни. Периодически им требовалась смена элит на внешние «дикие», способные на короткий период компенсировать своей пассионарностью информационную недостаточность мета-големов.

Народ книги

Поскольку египетский папирусный свиток, фактически, представлял собой книгу, то египтян с полным на то правом можно назвать первым народом книги. Текст на свитке писался узкими столбцами, направление строк было параллельно длине свитка. При чтении папирусную ленту постепенно скручивали с одной катушки на другую так, что в поле зрения находились одна «страница» текста, остальная часть была скатана в рулоны. Хранились свитки в футлярах:

К папирусу восходит этимология первого европейского слова «книга». Второе древнегреческое название папируса πάπῡρος – библос βύβλος. Оно производно от названия финикийского города Библ, располагавшегося на берегу Средиземного моря в 32 км от Бейрута, нынешней столицы Ливана. Библ был крупнейшим центром торговли папирусом, и именно через его порт греки ввозили папирус из Египта. Поскольку в Древней Греции библос был самым распространённым писчим материалом, вполне естественно, что от βύβλος было образовано слово книга – βιβλίον и его множественное число βιβλία – библия. Таким образом, наименование книги и самой распространенной тогда писчей бумаги производны от топонима – названия географического объекта.

В греческих библейских текстах слово βιβλίον и βίβλος упоминается свыше сорока раз. Новый Завет открывается этим словом: «Βίβλος γενέσεως Ἰησοῦ Χριστοῦ υἱοῦ Δαυὶδ υἱοῦ Ἀβραάμ». Поэтому заходя в библиотеку, открывая книгу или библию, вспоминайте древних египтян, финикийцев и греков.

Труженики папируса

Фундаментом египетского мета-голема, следовательно, и государственности стал класс писцов – огромная масса кодировщиков информации из зыбкой вербальной в твёрдую символьную форму. Благодаря им и их главному инструменту – папирусу стало возможным эффективное управление экономикой, создание оптимальных условий для товарного обмена, поддержание единых для всей территории правил и законов, ведение подробного письменного учёта всех важных событий. В Египте с I династии велись летописи и летосчисление по годам, разделённым на месяцы и дни.

Профессия писца была очень почетной. Знатные вельможи и чиновники любили, чтобы их изображали в позе пишущего со свитком в руках. Покровителем писцов был уже упоминавшийся выше Бог мудрости Тот. Его почитали как мудрейшего Бога, изобретателя иероглифов, письменности и календаря, автора священных книг, покровителя библиотек, ученых и чиновников. С ним связывалось знание всех наук, включая магию. В левой руке Тот держит «египетский крест» анх – символ жизни, бессмертия, вечности, мудрости:

Анх

Египетскую цивилизацию волне можно назвать информационной, поскольку её устойчивость обеспечивалась высочайшим в сравнении с окружением качеством работы с информацией. Рассмотрим на конкретных примерах, какие конкретно преимущества принёс папирус египетской цивилизации в сравнении с Междуречьем.

Неотвратимость египетских налогов

Для сбора налогов было недостаточно провозгласить, что фараон – сын Бога Солнца Ра – является собственником всех земель Египта. Требовалась сложная система и немалые ресурсы для трансформации этого статуса из де-юре в де-факто. Меж тем территория Египта уже в эпоху Древнего царства была огромной, а связность её, сообразно технологиям, была низкой. Только благодаря эффективному административному мета-голему удалось конвертировать право собственности в реальные, главное, регулярные налоговые поступления.

В Египте было создано разветвленное ведомство по сбору налогов, папирус же помог реализовать неотвратимость их сбора. Для определения налоговой базы решающее значение имело землеустройство, поскольку налоги оценивались по количеству обрабатываемой земли. Взимание налогов потребовало построения нетривиальной системы изъятия продуктов, учёта и обеспечения их дальнейшего движения:

Особенностью сельскохозяйственного производства в Древнем Египте была полная сдача собранного урожая на склады. Урожай убирался за месяц под неусыпным присмотром контролеров. Зерно собирали, перевозили и доставляли в центральные хранилища, каждый этап учитывался и контролировался. После этого излишек над нормой сдачи, которая зависела от размера участка, возвращался земледельцам. Невыполнение нормы сбора отражалось в документах.

Поэтому-то земледельцы присутствовали при межевании и давали клятвы, что измерение произведено правильно. Все участки ежегодно фиксировались в описях  в папирусах, которые содержали подробную классификацию земель по различным признакам: качеству, степени орошения, владению, расположению, сельскохозяйственным культурам и суммам налогов. Система сбора и распределения средств обрастала документами, сверками, взаимными и вышестоящими проверками. Такая система продержалась в Египте до Нового царства.

Наряду с зерном другим важнейшим материальным ресурсом был скот. Неизвестно, нормировался ли приплод, но перепись скота в целом по стране производилась каждые два года. Для этого скот доставляли к местам подсчета и его в целях налогообложения клеймили. В учете соблюдалось деление скота по видам, возрастным группам и производственному назначению. По данным описей составляли сводные списки скота, ссылка.

Есть сведения, что в казну фараона направлялось 22,5 % урожая, за местный контроль над государственными землями 7,5 % от собранного урожая получали храмы, ссылка.

Египетский мета-голем и государственность уходят в отрыв

Построение совершенной системы учёта и контроля имело следствием регулярность присвоения административным мета-големом значимой доли общественного продукта, тем самым достаточное его обеспечение ресурсами. Естественным следствием энергетической достаточности стало качественное исполнение им основных функций:

• защита института частной собственности
• защита территории
• захват новых территорий и их интеграция в единую зону разделения труда
• создание и поддержание общей инфраструктуры
• организация масштабных инженерных работ,

что и позволило консолидировать огромную зону разделения труда.

Ещё одним важнейшим следствием эффективной работы египетского мета-голема стало поддержание условий товарного обмена общих для огромной территории. И, прежде всего, «эмиссия» единого универсального эквивалента стоимости в условиях отсутствия в повседневном товарообороте денег. Монет тогда, напомним, попросту не было, они появились лишь около 700-го года до н.э.

Аналог единого универсального эквивалента стоимости

Универсальный эквивалент стоимости является социальным катализатором процессов обмена: решая  проблему неэнергозатратного соотнесения потребительских стоимостей в множественных актах обмена, он способствует его кардинальному ускорению. Без него товарный обмен весьма энергозатратен, как следствие, стагнирует. Поэтому только у мета-голема, способного сгенерировать эквивалент стоимости и обеспечить его повсеместное признание, была возможность стабилизировать в единой зоне разделения труда пространственно удалённые региональные кластеры.

Вообще-то лучшим эквивалентом стоимости являются металлические деньги. В III-м же и II-м тысячелетиях до н.э. золото и серебро всё же ходило в слитках, но непрерывно вымывалось из оборота, прежде всего, через статусное потребление аристократии и потребность капитализации непотребляемых доходов.

В Египте задача создания универсального эквивалента стоимости была решена посредством разветвлённой и единой системы учёта. В её документах все товары, так или иначе, приравнивались к зерну, золоту, серебру, меди, что при бартерном обмене позволяло однозначно соотносить товары между собой. Тем самым генератором единого универсального эквивалента стоимости выступили папирус и армия писцов, а его признание обеспечил административный мета-голем. Рассмотрим, как система работала на практике.

Денежная система Египта

В отсутствии полноценных денег древние египтяне использовали разновидность бартерно-денежной системы. Естественным фундаментальным эквивалентом стоимости в ней был мешок зерна. Также в Древнем Египте продукты и изделия издавна оценивались посредством весовой единицы золота, серебра, меди или драгоценных камней под названием «щетит». Использовалась в Древнем царстве и вспомогательная весовая единица дебен, приравненная к 12 щетит. Из задач математического папируса Ринда, ок. 1650 до н. э., вытекает, что наполнение дебена составляло для золота 12 г, для меди 27 г. Соответственно, щетит имел наполнение в 1 г для золота и 2,25 г для меди.

Однако на практике покупатель почти никогда не мог предъявить щетит или дебен меди, тем более золота или серебра. И щетит, и дебен в повседневных бытовых сделках выступали в качестве виртуальных расчётных единиц. Неоценимую услугу тому оказали армия писцов и административный ресурс: их усилиями цены отражались в папирусных списках и были фиксированными для всей страны. Например, рубашка стоила пять медных дебен, в то время как корова 140 дебен. Таким образом, виртуальная денежная единица отнюдь не изобретение современности. Изобретение современности – её электронная форма записи и хранения.

В эпоху Нового царства щетит в качестве базовой единицы сменил дебен, который приравняли к 91 г. и делили на 10 кедет (колец) по 9,1 г.

Зерно, будучи основным потребительским товаром, тоже относилось к базовым эквивалентам стоимости и без особых затруднений менялось на любые товары в соответствии с ценами из списков. Мешок зерна в качестве универсального эквивалента стоимости широко использовался не только в торговле, им, в том числе, оплачивали работу. Так, простой рабочий мог заработать 5½ мешков зерна – 200 кг в месяц, в то время как мастер 7½ м – 250 кг, ссылка. Сравните их оплату с таковой в царстве Шумера и Аккада времён III-й династии Ура, которое было один из самых экономически благополучных периодов Нижнего Междуречья. В нём свободным общинникам, нанимаемым царскими хозяйствами, платили 4,5 л ячменя за день работы или 135 л в месяц. Учитывая плотность ячменя, данный объём эквивалентен 82 кг.

Двухконтурная система расчётов

По факту система расчётов в Египте оказалась двухконтурной.

Первый контур – чисто бартерный. В нём весовые единицы металлов использовались в качестве виртуального посредника при соотнесении стоимости товаров. Контур обслуживал обмен товарами, приобретаемыми исключительно в целях потребления. Таковых сделок было подавляющее большинство.

Во втором контуре расчётов товары обменивались на металлы не виртуально, а физически. Конвертация выручки в металл возникала только при необходимости её капитализации. В этом помимо аристократии нуждались, в частности, и профессиональные торговцы – их потребность в оборотном кaпитале, выраженном в малогабаритном, низкотоннажном, высоколиквидном эквиваленте стоимости была постоянной.

Фараоны пеклись и об этом важном контуре расчётов. Ещё со времён Древнего царства, дабы воспрепятствовать жульничеству, на рынках централизовано были внедрены образцы весовых стандартов:

Весовой стандарт  5 дебен; судя по грубости исполнения, древнее всех прочих известных стандартов Древнего царства, возможно, еще 3-ей династии ок. 2650 до н.э.

Мастерски выполненный весовой стандарт 5 дебен времен 5 династии 2500-2350 до н.э., жёлтая яшма или опал, музей Метрополитен

Стандарт в 1 и 1/4 дебена времён XII—XIII династий 2000-1650 до н.э.

Зарисовка о практиках египетской торговли

Вашему вниманию зарисовка из «Египта Рамсесов» Пьера Монтэ:

Помимо больших государственных и храмовых владений в Египте было множество частных поместий – крупных, средних и совсем мелких. Скотоводам, земледельцам, производившим мясо, зерно, овощи и фрукты, нужны были одежда, мебель, украшения или предметы роскоши. Получить всё это они могли, только продав животных или излишки урожая. Кроме них существовали свободные ремесленники, работавшие в собственных мастерских, зарабатывавшие на жизнь своими изделиями. Наконец, существовала ещё и категория торговцев, ничего не производивших, скупавших и перепродававших всё, что имелось в стране. Все эти люди – покупатели, продавцы, торговцы – встречались на рынках.

Обмен товарами облегчался тем, что издавна в Египте продукты или изделия оценивались с помощью единицы под названием «шетит». Тем не менее, единица эта была чисто теоретической – товар не обменивался на деньги. Официальным властям никогда не приходило в голову наделать из металла кружочков строго определенного веса и выбить на них соответствующие изображения. Однако египтяне хорошо знали, какое количество золота, серебра или меди соответствовало одному шетит. Поэтому сделки совершались очень просто. Если продавец и покупатель обменивались животными или изделиями неодинаковой стоимости, разницу исчисляли в шетитах. Чтобы её уравновесить, подыскивались подходящие товары, которые одна сторона могла предложить, а другая соглашалась принять. Порой это вызывало разногласия.

В эпоху Рамсесов шетит, по-видимому, вышел из употребления – о нём ни разу не упоминается в Большом папирусе Харриса. Зато там постоянно идет речь о дебене весом 91 гр. и кедет (ките, кит – «кольцо») весом 9,1 гр. золота, серебра, меди или драгоценных камней. Это тоже были виртуальные единицы.

Цена быка колебалась от тридцати до ста тридцати дебенов меди. Мешок полбы стоил один дебен меди. Однако на практике покупатель почти никогда не мог предъявить дебен меди, тем более золота или серебра. Покупатели расплачивались принимаемыми продавцом товарами, которые оценивались на вес золота, серебра или меди. Так, писец Пенанукет, продав быка, которого оценили в сто тридцать дебенов меди, получил льняное платье, стоившее шестьдесят дебенов, десять мешков и три с половиной меры зерна ценой двадцать дебенов, каменья для ожерелья на тридцать дебенов и, наконец, два платья ценой десять дебенов.

Бартерный обмен, как видим, неизбежно сопровождался весьма сложными меновыми расчетами. Некоторое их неудобство компенсировалось довольно приличным уровнем грамотности и наличием у каждого товара номинальной цены.

К окончанию Нового царства система обмена стала принципиально меняться. Происходил плавный переход к физическому использованию металлических эквивалентов стоимости не только для капитализации выручки, но, главное, в бытовых сделках на уровне рядовых потребителей.

Расчеты драгоценными металлами вошли в обиход при последних Рамсесах, когда массовое ограбление храмов и гробниц вернуло в оборот огромное количество металлов, веками хранившихся под землей или в храмах. Так, один такой вор отдает за дом дебен серебра и пять кедет золота, другой покупает за два дебена серебра двух быков. За рабыню Дега заплатили два дебена серебра и еще шестьдесят дебенов меди. Пять горшков меда можно было купить за пять кедет серебра, а быка – за пять кедет золота.

А ведь ещё незадолго до Рамсесов товарный обмен между простолюдинами с использованием металлов в качестве денег было невозможно ни увидеть, ни представить. Незначительное на первый взгляд изменение вскоре сыграло огромную роль не только в истории Египта, но и в социогенезе в целом. Об этом в следующей заметке.

Дома жизни

Продолжим обсуждение практических примеров того, какие преимущества предоставил Египту папирус. Следующим является развитая система культов.

Возможность создать сложную взаимоувязанную систему культов, вызывавших живой отклик и у народа, и у элит, производна от возможности создавать и передавать от поколения к поколению обширные символьные тексты. Без этого любой культ непременно деформируется во времени из стройной системы в пластичную массу изустных мифов – нечто подобное тому, что происходит с мороженым на солнце. Без записи происходит мифологическая диффузия культов, вследствие чего народ мыслит не о склонении головы и помыслов перед божественными смыслами жизни, а погружается в бесконечные споры о правоте в их толковании. Устному культу хорошо живётся при одном шамане. Чем элементарнее носители информации, тем элементарнее культы, поскольку сложный культ – это то, что записано и может быть прочтено.

В Египте каждому культу были посвящены множество храмов. И культы, и храмы исправно исполняли важные для жизни Египта функции. Первые три – стандартные, их мы уже касались при обсуждении второй фазы социогенеза:

Первая. Прежде всего, культы сформировали фундаменты единой для каждого большого этноса онтологии – уникальной ментальной модели Мира. Общая онтология синхронизировала восприятие Мира, тем самым способствовала возникновению меж жителей огромных территорий чувства комплиментарности, что существенно облегчило их интеграцию. Тем самым культы выступили в качестве важного инструмента энергетической оптимизации процессов социогенеза.

Вторая. Культы замыкали картину Мира, давая неутилитарные ответы на вопросы о смыслах и целях жизни, откладывая решение сложных вопросов в бесконечное счастливое будущее. Большинству для примирения с проблемами и противоречивой действительностью этого было вполне достаточно. Тем самым наличие культов делало людей счастливыми.

Третья. Культы давали сакральное обоснование природы власти, что обеспечивало устойчивость её династической модели. Прежде всего, предотвращало кровопролитные гражданские войны и дезинтеграцию социумов в моменты смены власти. Здесь культы опять выступили как эффективный инструмент энергетической оптимизации, обеспечив гигантскую экономию ресурсов.

В Древнем Египте культы и храмы исполнили ещё две важнейшие функции, обеспечившие ему поступательное развитие и устойчивость.

Четвёртая. Храмы выступили в качестве уникального инструмента накопления знаний, следовательно, и развития. При египетских храмах располагались школы, университеты, а также интеллектуальные центры древности, называвшиеся «домами жизни». Небольшая зарисовка на эту тему из «Египта Рамсесов» Пьера Монтэ:

В ограде многих храмов находились школы, но не просто школы, где дети учились читать и писать, а специальные школы дли рисовальщиков, резчиков и скульпторов, отдававших свой талант на прославление богов и фараона. При них были библиотеки, где хранились архивы храма и всевозможные тексты, переписанные армией писцов, а также назидательные и литературные произведения, которые могли понадобиться школьникам, различные технические устройства. В некоторых храмах были ещё более значительные учреждения, которые назывались «домами жизни».

Из имеющихся свидетельств очевидно, что «дома жизни» были собранием ученых, жрецов и мудрецов. Они хранили религиозные традиции, составляли «Анналы» фараонов и храмов, записывали научные открытия и технические изобретения. Здесь, в «доме жизни», была придумана тайнопись – криптография. Вполне возможно, что многие новшества и открытия появились в этих «домах жизни». Таким образом, храм предстает перед нами как центр египетской жизни. Прежде всего, это дом Бога, где отправляют его культ, чтобы заслужить его милости. В то же время это экономический и интеллектуальный центр. Жрецы создали в храме мастерские и склады, школы и библиотеки. Именно в храме, и только в храме Платон мог встретиться с учеными и философами (по преданию в 399-389 до н.э. Платон посетил Египет и киренскую школу философов в Ливии). И наконец, в храме появились и развились из мифов общенародные театрализованные мистерии, которые заменяли египтянам драму и комедию.

При Рамсесах «дома жизни» стали не только библиотеками, научными и интеллектуальными центрами, но также и политическими клубами, в которых обсуждались важные государственные дела. Таким образом, храмы исполнили функцию центров развития Египта, в которых генерировались и накапливались знания, технологии, культурные и политические традиции.

Пятая. Этот пункт, пожалуй, наиболее важен: ещё одной функцией египетских культов стало создание при их идеологической поддержке эффективнейшего инструмента утилизации избыточных кaпиталов. Его наличие является необходимым условием устойчивости любого социума эпохи Цивилизации. Разберём, в чём суть проблемы избыточных кaпиталов, и как работал механизм их утилизации в Древнем Египте.

Капитальная проблема Цивилизации

Капитал – это овеществлённый накопленный труд. Важнейшее его свойство – постоянный поиск точек приложения, способных обеспечить ему дальнейшее накопление – расширенное воспроизводство. Точки приложения также называют инвестиционными нишами. Они являются пищевой базой капитала, обеспечивающей его рост.

В здоровой экономике точки приложения капитала находятся там, где имеет место неудовлетворённый потребительский спрос. Им питаются создаваемые капиталом товарные циклы, которые в процессе своей жизнедеятельности как раз и нарабатывают капитал, тем самым вполне конкретно осуществляют его расширенное воспроизводство.

Полная цепочка расширенного воспроизводства капитала выглядит так: капитал → поиск инвестиционных ниш (неудовлетворённого потребительского спроса) → их подъедание (инвестиции) → рождение, как следствие, новых товарных циклов (мастерских, фабрик, заводов) → подъедание ими потребительского спроса → прибыль → капитал+++. При внимательном взгляде видно, что перед нами типичный замкнутый автокаталитический цикл с единственным субстратом-автокатализатором – эту роль выполняет капитал и рядом промежуточных  продуктов реакции – товарные циклы, прибыль. В гипотетической ситуации неограниченной пищевой базы, субстрат-автокатализатор (капитал) накапливается во времени в геометрической прогрессии.

Таким образом, капитал способен развивать гигантскую скорость воспроизводства. Поэтому в реальной экономике накапливается заведомо быстрее, чем инновации и маркетинг поспевают с созданием нового потребительского спроса, читай с открытием новых инвестиционных ниш. Данный разрыв присутствовал с самого момента рождения Цивилизации и последовательно увеличивался с ростом производительных сил. В реальной экономике, как и в джунглях, пища точки приложения всегда в дефиците. А дефицит – бескормица – превращает капитал в агрессивную субстанцию. Короткий психологический этюд на тему, как это происходит.

В состоянии бескормицы капитал транслирует в центр мозга своих собственников императив о необходимости расширения границ поиска пищи. Дабы безусловно расширить их, приказ сопровождается отключением внутренней критики, страха, совести и прочих моральных оков. Таким образом, в состоянии инвестиционной недостаточности происходит инверсия – теперь не владельцы управляют капиталами, а, наоборот, капиталы управляют ими. Чем крупнее капитал, тем весомее приказ, тем в более изощрённого, хитрого и агрессивного зомби превращает он своего владельца. Конечно собственник, отстояв рабочую вахту стяжательства, вполне может проявлять себя милейшим человеком. Также как и палач, отстояв положенное у дыбы, зачастую становится сентиментальным и милым существом. Что, впрочем, не меняет профессионального содержания их деятельности.

Государство и капитал

Вынужденный простой, расширяющий диапазон допустимых в поисках пищи действий, криминализирует капитал. В том числе выводит из состояния соблюдения им общественного договора в пункте поддержки мета-голема, защищающего, между прочим, институт частной собственности, т.е. сам капитал. В условиях бескормицы наиболее отчаянные сегменты капитала начинают рассматривать в качестве пищи государство, что выливается в латентную или явную агрессию по отношению к нему. Капитал пытается подчинить мета-голема, «инвестируя» в получение доступа к механизму административной ренты, изначально предназначенной для стабилизации и управления социумом. Этим он дестабилизирует институты государственной власти.

Следствием лавины инвестиций во власть становится неизбежный коллапс государства, зачастую заканчивающийся его расчленением на части. Таким образом, в бескормицу капитал превращается в латентного «палача» социума, «казнящего» его в поисках наживы.

Что характерно, в парадигме Цивилизации капитал полагает себя абсолютно вправе на подобные действия, поскольку государство возникло в качестве сервисного социального института, призванного обеспечить не только защиту частной собственности, но  и бесперебойное вращение обслуживаемого им маховика Цивилизации. Замедление его вращения свидетельствует о некачественном исполнении мета-големом негласной части общественного договора с капиталом – главной социальной силы Цивилизации.

В итоге мета-голем, не способный обеспечить капиталы пищей, или распадается, или его подчиняют другие мета-големы, решающие за счёт него свои капитальные проблемы: либо путём прямого вооружённого грабежа, как способа расширенного воспроизводства капитала-агрессора, либо путём тотальной зачистки эндемичных товарных циклов, за исключением мелкой бытовой поросли, с целью присвоения их кормовой базы.

Великая египетская утилизационная машинка

Мета-голему, лицом к лицу столкнувшемуся со столь серьёзной капитальной проблемой, естественно, за счастье иметь под рукой эффективный механизм утилизации капитала. Главное, чтобы капитал воспринимал механизм как естественный и приемлемый. Только тогда он добровольно и с радостью проследуют на утилизацию. Он же, «бедный», тоже страдает от бескормицы.

В Египте, как успешной и устойчивой гигантской зоне разделения труда, капиталы накапливались очень быстро. Задача их утилизации, естественно, стояла в актуальной повестке египетского мета-голема. И здесь огромную услугу ему оказали культы, идеологически сподвигшие элиту на капиталоёмкую практику погребений.

Она стартовала с самого начала Древнего царства 2650-2150 до н.э. со строительства великих пирамид, в нём, впрочем, и прервавшись. Но не окончательно. В эпоху Среднего царства её сменила практика сооружения роскошных царских усыпальниц в Фиванском Некрополе, продолжившаяся и в Новом царстве. Безумная на поверхностный взгляд трата фараонами ресурсов послужила не только ритуальному обоснованию божественной природы их власти. При идеологической поддержке культов она стала наглядным мощнейшим стимулом к вовлечению капитала в погребальную индустрию.

Строительство фараонами грандиозных пирамид и усыпальниц задало стандарт приготовления к предстоящему вхождению в Царство Мёртвых. Подготовка к путешествию в будущую «жизнь» стала тщательной и капиталоёмкой. Номархи, аристократия, военачальники, чиновники, управляющие, все хоть сколь-нибудь состоятельные египтяне, следуя примеру фараонов, обустраивали сообразно средствам свои будущие усыпальницы. В роскоши их убранства номархи и прочая элита пытались подражать фараонам.

Как следствие, в Египте сложилась грандиозная погребальная индустрия. Сопутствовавшие ей гигантские объёмы работ эффективно утилизировали накопленные капиталы, что характерно, с их полного на то согласия, попутно перерабатывая их в потребительский спрос. Тем самым капитал, следуя за жрецами и фараонами, сам себя подверг надёжной стерилизации, воплощаясь в камне и захороняемых драгоценных артефактах – субстанциях абсолютно неагрессивных, тешащих душу и ласкающих эстетические чувства.

Дополнительный эффект успокоительной «терапии»

Ёмкий механизм канализации капиталов в роскоши погребальной индустрии и грандиозном монументальном строительстве надёжно их успокаивал. Как следствие, агрессивная субстанция не взывала к вооружённой экспансии вовне, как проверенному инструменту поиска точек своего расширенного воспроизводства – через акты военного грабежа, присвоение ресурсов и взимание колониальной ренты. В итоге Египет оказался не воинственным, особенно учитывая его экономическую мощь, государством.

Неагрессивный характер Древнего Египта достоин удивления не меньше, чем результаты социогенеза. Эту его черту отметил ещё древнегреческий историк и географ Страбона, 64-23 до н.э., писавший, что с начала времен Египет, как правило, был мирным. Наблюдение Страбона продлил до наших времён Адольф Эрман, 1854-1937, основатель берлинской школы египтологии. В книге Государство, армия и общество Древнего Египта он пишет:

Эта характеристика, которую Страбон составил на основе своих собственных наблюдений в греко-римскую эпоху, совершенно верна для средневекового и современного Египта: действительно, едва ли можно назвать какой-либо другой народ, который был бы столь невоинственным, как феллахи.

Черту, заложенную в онтологический фундамент этноса в период его формирования, не смогли вытравить тысячелетия агрессивного социогенеза.

Оглядываясь из будущего в прошлое

Очень похоже на то, что Бог клюнул египтян в темечко не единожды. Их ход с купированием главной угрозы стабильности государства был столь блестящим и конструктивным, что превысить его энергетическую целесообразность, по-видимому, невозможно. Избыточный капитал реализовывал себя не во внешней агрессии или криминальном деянии, а в конструктивном процессе, оказывавшем позитивное воздействие на социум.

Дабы составить представление о гениальности хода египтян, вообразим на миг, что некая идея сподвигла бы олигархов, аристократию, нуворишей вкладывать избыточные капиталы не в пирамиду ГКО, акции, внешнюю силовую или экономическую агрессию и прочие «инвестиционные» инструменты, а в свои космические усыпальницы, как лучший вариант вложений в себя любимых перед ожидающим всех финальным шагом в вечность.

Погребение в лунных, тем более в марсианских некрополях было бы достойно всяческого уважения. Это был бы шаг в направлении реальной, а не кальвинисткой или иудейской богоизбранности. Прежде всего, из-за личной духовной победы погребённых в космосе над капиталом, над его биологической агрессией на психику в требовании обеспечить расширенное воспроизводство.

Решение задач, сопутствующих созданию некрополей, перемещению погребальных «процессий», автоматически профинансировало бы всю сопутствующую космосу индустрию и социальную инфраструктуру, начиная с образования. С точки же зрения экономики в целом сложно придумать что-либо более полезное для инициации очередного технологического прорыва с попутным решением текущей капитальной проблемы – глобальной инвестиционной недостаточности. Как невозможно придумать и более величественные материальные памятники конкретным людям, доступные наблюдению с любой точки Земли. Подобная попытка войти в вечность была бы не менее грандиозной, чем строительство пирамид. Одновременно космические некрополи стали бы памятниками биологическому прошлому Человека – завершению цивилизационного этапа его социогенеза.

Архитектурные пигмеи

В стабилизации государственности Древнего Египта «неземное» монументальное строительство сыграло настолько решающую роль, что имеет смысл сделать его обзор, попутно сравнив с аналогичными «титаническими» усилиями Месопотамии.

Практически с начала Древнего царства Египет отметился строительством грандиозных сооружений из камня, прежде всего, пирамид и храмов, требовавших недюжинных технологий. О глубине технологического разрыва между Египтом и цивилизациями Шумера и пост-Шумера свидетельствует сравнение самых больших из оставленных ими памятников – пирамиды Хеопса (Хуни), время строительства ок. 2560-2540 до н. э., и возведённого пятью веками позже зиккурата в Уре.

Только на фотографиях они выглядят сопоставимыми:

Пирамида Хеопса

Зиккурат в Уре

Следует признать, что пирамида – это погребальный комплекс, а зиккурат – храмовый. Но и между храмовыми комплексами Древнего Египта и Междуречья зияет пропасть гигантского размера:

Карнакский храм в Луксоре (Фивы) около 1500 до н.э.

Храм царицы Хатшепсут в Луксоре около 1500 до н.э.

Зиккурат находится на территории современного Ирака. Был построен в период экономического расцвета Месопотамии вследствие копирования III-й династией Ура египетской государственной традиции – введения тотального письменного учёта и регламентации товарных отношений. Напомним, что треть из дошедших до нас глиняных табличек относятся к короткой столетней истории III-й династии Ура. Последствия «копирования» были впечатляющими. Это были единственные сто лет относительно спокойной и созидательной жизни, когда впервые в истории Месопотамии возникли многочисленные поселения за пределами городов. Но III-я династия Ура не дотянулась до Египта ни в качестве административного мета-голема, ни в устойчивости, ни в монументальном строительстве.

Масштабы зиккурата и пирамиды Хеопса несопоставимы. Размер пирамиды в основании 230 м на 230 м, пятно застройки 5,3 га, тогда как основание зиккурата 60 на 45 м с пятном застройки 0,27 га. Высота пирамиды при постройке 146,6 м, сейчас 139 м, тогда как высота зиккурата при постройке составила около 30м.

Зиккурат построен из кирпича-сырца – основного строительного материала Месопотамии. Террасы имели раскраску: нижняя – черная, средняя – красная, верхняя – белая. Снаружи зиккурат облицован обожжённым кирпичом. Местами толщина облицовки достигает 2,5 метров:

Экскурсия на зиккурат в Уре

Чтобы получить наглядное представление о разнице в масштабах строительства, следует поместить сооружения рядом:

На фоне пирамиды Хеопса зиккурат, а он представлен со своей длинной стороны, при всём к нему уважении, съёживается. Внутри пирамиды с лёгкостью разместилась бы выставка с экспозицией из двенадцати зиккуратов:

Ещё более, чем диспаритет в размерах сооружений, поражает разница в уровне ресурсных, инженерных, технологических, инфраструктурных, логистических, организационных задач, которые решали египтяне и пост-шумеры. Пирамида Хеопса сложена из известняковых и гранитных блоков. Их в ней уложено около 1,65 млн. Усреднённый объём блока 1,147 м³, средняя масса наиболее распространённых блоков 2,5 т. Вес самого тяжёлого гранитного блока, расположенного над входом в «камеру царя», около 35 т, и подобный блок далеко не единственный. Точность геометрической формы, качество шлифовки и подгонки гранитных плит, из которых выложена камера царя и коридор к ней, вызывает вопрос – как?

Известняковые блоки заготавливали в карьерах у пирамид. Большинство мраморных и гранитных блоков поставлялись по Нилу с каменных разработок Ком-Омбо, это 150-ю км выше Фив (Луксора), и из Нубии. Отделочные материалы везли из Сирии и Ливии.

Недовырубленный блок из красного гранита, асуанские каменоломни

Геродот сообщал, что пирамида Хеопса строилась 20 лет, и на её строительстве было занято около ста тысяч человек, сменявшихся каждые три месяца. Если принять число рабочих дней в году за триста, каждый длиною в 10 часов продуктивного труда, то дабы уложиться в 20 лет, требуется фантастическая скорость укладки – один блок в две минуты. Примем в качестве оценки, что с блоками стандартной массы 2,5 т работала бригада из 150 человек (свыше 12 кг каменной массы на человека), и оценим скорость укладки бригады в два блока в день. Получим, что только для укладки блоков потребовалось бы 140 бригад, т.е. более 20 тысяч человек.

А теперь представим уровень организационной задачи – координировать в рамках одной строительной площадки работу такого количества бригад подобной численности? А решение задачи ритмичной добычи, шлифовки блоков и их доставки? Отдельной задачей было жизнеобеспечение строительных городков каждый численностью в несколько десятков тыс. чел. Только встречаясь с вызовами такого уровня, социум мог совершать рывок в своём развитии.

Исходно пирамида Хеопса выглядела не так как сейчас – она была облицована более твёрдым, чем основные блоки, белым известняком. Вершину венчал позолоченный камень – пирамидион. Облицовка сияла на солнце персиковым цветом, словно «сияющее чудо, которому сам бог Солнца Ра, казалось, отдал все свои лучи». До XIV столетия во всех арабских комментариях говорилось о Великой пирамиде как об архитектурном чуде, облицовка которого сверкала под ярким солнцем Египта, причем «блоки были так плотно пригнаны друг к другу, что могло показаться, будто сверху донизу все сделано из одного куска». В 1168 г. арабы разграбили и сожгли Каир. Позже, восстанавливая его, жители демонтировали облицовку, пустив её на постройку новых домов. Есть мнение, что облицовку «стряхнуло» мощное землетрясение в Каире 1301 г. В этой версии странно, что землетрясение так аккуратно стряхнуло всю облицовку, не разрушив при этом несущий каркас пирамиды. В любом случае жаль, что чудо не сохранилось в первозданной красе.

Сохранившийся фрагмент облицовки пирамиды Хеопса

Постшумерские цивилизации помимо зиккурата в Уре и построенного в XIII в. до н. э. зиккурата Чогха-Занбиль близ Суз никаких иных зримых «грандиозных» архитектурных следов не оставили. Несомненно, их разрушило время и растащили потомки, использовавшие кирпич в бытовых постройках. Но что мешало подобно фараонам хотя бы несколько храмов построить из каменных блоков, что более соответствует статусу монументального культового сооружения? Конечно, можно сетовать на отсутствие в Нижней Месопотамии каменных залежей. Но расширь шумеры унитарную зону разделения труда хотя бы до границ Сирии, которой, кстати, Египет времён Нового царства достиг, в их распоряжении оказались бы расположенные на землях Ассирии залежи известняка. А в районе иракских городов Мосул, на Тигре, и Ана, на Евфрате, находятся разрабатываемые и поныне залежи мрамора. Имей шумеры устойчивую государственность, выстроенную на высокого качества носителе символьной информации и традиции утилизировать в культовых строениях избыточные капиталы, у нас был бы реальный шанс увидеть зримые следы их великого государства, включая архитектурные шедевры.

Краткий обзор великого погребального строительства Египта

Великие пирамиды эпохи Древнего царства сыграли настолько ключевую роль в становлении государственности Египта, что имеет смысл сделать их краткий обзор.

Пирамида Хеопса – далеко не первая из гигантских пирамид. Начало им положила самая древняя из великих – пирамида Джосера в Саккаре, второго фараон III династии, открывшей эпоху Древнего царства. Пирамида построена ранее 2650 до н.э. и была первой собранной не из кирпича-сырца, а из камня. Её размеры 125 на 115 м в основании и 62,5 м в высоту примерно вдвое уступают пирамиде Хеопса 230*230*146,6 и практически не изменились со времен постройки.

Полагают, что в ступенчатой пирамиде присутствует символика – по ступеням покойный фараон должен был взойти на небо к богам:

Ступенчатая пирамида Джосера в Саккаре

Следующая великая пирамида – ступенчатая пирамида Хуни, последнего фараона III династии. Расположена в Медуме – примерно в 100 км к югу от Каира по дороге в Фаюм. Построена вскоре после пирамиды Джосера. Состояла из семи ступеней, из которых сейчас видны только три. Имела размеры 144*144 м в основании и 93.5 м в высоту. Основатель IV династии Снофру, сын Хуни, расширил и увеличил пирамиду, добавив ещё одну ступень и сделав её грани гладкими. Пирамида сильно повреждена эрозией, пострадала и страдает от местного населения, растаскивающего каменную кладку. Первые 20 м основания засыпаны песком, поэтому сейчас высота пирамиды составляет «лишь» 65 м:

Ступенчатая пирамида Хуни в Медуме

Но истинно великие пирамиды начал строить Снофру, который правил 2613-2589 до н.э. В Дахшуре,  на западном берегу Нила в 26 км к югу от Каира, им построены две грандиозные пирамиды – Розовая и Ломаная.

Красивейшая Розовая пирамида имеет огромные размеры 218,5×221,5 м в основании и 104,4 м в высоту, при постройке 109,5 м. По размерам она третья после пирамид Хеопса и Хефрена в Гизе. Название пирамиды связано с цветом каменных блоков, который они приобретают в лучах заходящего солнца. Но так было не всегда. Ранее пирамида была облицована белым известняком, в средние века практически полностью демонтированном на строительство домов в Каире. Это обнажило розоватый известняк черновых стен. Уникальная гармония пропорций Розовой пирамиды завораживает:

Розовая пирамида Снофру в Дахшуре

Следующую пирамиду Снофру – Ломаную – строили двадцатью годами позже Розовой. Размерами она немногим уступает Розовой – 189,4 м в основании при высоте в 101,1 м, изначально 104,7 м. Имеются два объяснения нестандартной формы пирамиды. Первое: фараон нежданно умер, и дабы быстрее закончить работу, угол наклона граней изменили с 54° на 43°.  Второе: возможно, на одной из пирамид, построенных до Ломаной, случилась авария – после дождей обрушилась облицовка. Этот инцидент, якобы, заставил спешно изменить угол наклона уже наполовину возведённой пирамиды:

Ломаная пирамида Снофру в Дахшуре

Обзор будет неполным без второй по величине пирамиды – пирамиды Хефрена (Хафра). Хафра, полагают, был сыном Хеопса (Хуфу). Его пирамида построена ближе к концу XXVI в. до н.э. рядом с пирамидой отца. Размер пирамиды в основании 215 м лишь на 15 м меньше, чем у Хеопса, её изначальная высота 144 м против 146,6 м у Хеопса (сейчас 136,4 м против139 м):

Пирамида Хефрена (Хафра) в Гизе

Фрагмент сохранившейся облицовки пирамиды Хефрена

И, наконец, венчает эпоху великих пирамид пирамида Микерина (Менкаура) 2532-2503 до н.э. Это самая поздняя и самая «маленькая» из трёх пирамид Гизы: её высота 66 м, длина основания 108,4 м, объём составляет десятую часть от пирамиды Хеопса. По размерам она близка к пирамиде Джосера в Саккаре. Хотя «небольшие» размеры (пятно застройки в четыре раза больше, чем у зиккурата в Уре) и считают свидетельством упадка в строительстве пирамид, это не относится к технологическим возможностям её строителей. А они впечатляют. Так, один из монолитов в заупокойном храме Менкаура имеет вес более 200 т. Водворение на место блока такого размера, самого тяжелого на плато Гиза, было подлинным техническим подвигом. Колоссальная сидящая статуя царя в центральной капелле храма – одна из самых огромных в эпоху Древнего царства. Для произведений скульптуры времен правления Менкаура характерно высочайшее качество художественного исполнения. Эта тщательность в исполнении привнесена и в строительство пирамиды:

Пирамида Микерина в Гизе

Погребальный комплекс в Гизе: справа – пирамида Микерина, в центре – Хефрена, слева – Хеопса

По свидетельствам очевидцев пирамида Менкаура была прекраснейшей из трёх. Примерно на треть высоты она была облицована красным асуанским гранитом, выше его сменяли белые плиты из турского известняка, вершина, по-видимому, тоже была из красного гранита. Такой пирамида оставалась на протяжении четырёх тысячелетий. В конце XII в. она, можно сказать, спасла своих больших братьев. Когда султан Египта аль-Малика аль-Азиз, время правления 1193-1198 гг., попытался снести некрополь Гизы, он начал с «красной» пирамиды, как меньшей из трёх. Работы по разрушению продолжались восемь месяцев и были остановлены из-за слишком больших расходов. Хотя ломать – не строить, но ломать пришлось уникальное технологическое творение египтян (Нобель, к счастью, динамитом тогда ещё не отметился). Лишь в начале XVI в. мамлюкам, к сожалению, всё же удалось демонтировать облицовку пирамиды. Т.е. землетрясение в Каире 1301 г. её облицовку не «стряхнуло».

Хотя пирамида Менкаура закрывает эпоху гигантских пирамид, на ней их строительство не закончилось. Однако его качество изменилось принципиально.

Социогенез на фоне деградации утилизационной машинки

Деградация утилизационной машинки началась в эпоху Среднего царства. Капитал стал постепенно выходить из-под влияния культов – не социум в целом, а именно капитал. Проявилось это в том, что он воспротивился столь тотальному своему захоронению вместе с собственниками. Индикатором охватившего Египет процесса служит размах пирамид фараонов Среднего царства.

Они оставили после себя девять пирамид примерно одинакового размера 105*105 м, с довольно крутым наклоном стен 56°. Камень при их строительстве почти не применялся, поэтому их иногда называют «горами из щебня и глины», ссылка:

Пирамида Сенусерта II, правил ок. 1882-1872 до н. э

Ряд египтологов рассматривает это как следствие упадка экономического могущества Египта. Однако к эпохе Среднего царства относится, например, Фаюмский лабиринт, который Геродот считал строением более величественным, чем некрополь в Гизе. Создавались огромные оросительные системы, строились многочисленные города, храмовые комплексы и т.п. Некоторые специалисты полагают, что опыт первого переходного периода убедил фараонов в неэффективности пирамид с точки зрения сохранности захоронений, поэтому больше внимания стали уделять их подземной части. Подземелья пирамид Среднего царства изобилуют запутанными коридорами, тупиками, ложными погребальными камерами и т.п. Хотя, как показало время, все эти ухищрения не спасли усыпальницы фараонов Среднего царства от разграбления, ссылка.

Скорее всего, прервать строительство грандиозных пирамид фараонов убедил не опыт, а самоосознание капиталами себя субстанцией, способной подчинять социум не менее эффективно, чем идеология жрецов. Фараоны были вынуждены следовать повелениям не только жрецов, но и новой латентной силы.

Значимым свидетельством начавшегося процесса является прерывание в правление Аменемхета III 1853-1806 до н.э. цепи гробниц номархов, дотоле непрерывной, ссылка, на что обращалось внимание в предыдущей заметке. Нельзя сказать, что погребальная индустрия Египта деградировала вовсе. Но совершенно определённо, она становилась более утилитарной и менее капиталоёмкой, в сравнении с эпохой Древнего царства. Так, множество захоронений переместилось в подземелья Фиванского Некрополя.

Как следствие, в Египте эпохи Среднего царства стартовали процессы, присущие Междуречью изначально. Неизбежно возникающий избыток капитала, который не могло поглотить элитарное потребление, взывал в поиске точек приложения к вооружённой экспансии вовне. Египет начал становиться более агрессивной в военном плане державой. Он кардинально расширил свои владения в Нубии, превратив её де-факто в усиленно эксплуатируемую провинцию. Тогда же его власть распространилась на Синайский полуостров, южную часть Палестины и некоторые города Финикии, в частности, уже известный нам Библ.

Внешняя экспансия рано или поздно упирается в инфраструктурные ограничения и встречную агрессию. Тогда неприкаянные капиталы непременно обращают свой взор на государство как пищу – ищут возможности проинвестировать в переключение на себя потоков административной ренты. Поэтому Египет Среднего царства стал менее стабильным. Нарушение равновесия процессов воспроизводства и утилизации капитала вывели Среднее царство из состояния устойчивого гомеостаза. В итоге оно продлилось «всего-то» триста лет. Немало, если не сравнивать с Ранним и Древним царством, чей непрерывный тысячелетний гомеостаз выполнил важнейшую функцию – сформировал сверхустойчивый миролюбивый этнос. Тот период устойчивого развития смогла нарушить, напомним, лишь катастрофа – столетняя засуха XXII в. до н.э.

Среднее царство, в конце концов, не сумело противостоять сепаратистским устремлениям номовой аристократии, позарившейся на присвоение административной ренты. Египет погрузился в смуту и раскололся. Капитал настолько ослабил его государственность, что впервые в истории почти на столетие более половины территории Египта были захвачены кочевыми племенами гиксосов.

Под управлением вождей пастушьих племён сложная инфраструктура Египта не могла не деградировать. Вместе с ней упала и скорость воспроизводства капиталов. По словам Манефона, древнеегипетского жреца и историка конца IV – начала III вв. до н. э., гиксосы не думали ни о чем, кроме разграбления великой страны. Их, как и многие кочевые племена, покорявшие когда-либо крупные цивилизованные державы, сгубила одна беда – любовь к неге и роскоши. Что характерно, в период примерно с 1650 до н. э. и до наступления Нового царства почти все пирамиды эпохи Среднего царства были опустошены. Возможно гиксосами? В любом случае, гиксосы, помимо обрушения базы для воспроизводства капиталов, тщательно пропылесосили ранее накопленные, тем самым всосав капитальную проблему Египта внутрь своего племени. Источник египетской междоусобицы исчез. Без него в 1550 до н.э. этническая доминанта вновь воссоединила страну.

В Новом царстве уже сформировавшееся самосознание капиталов никуда не делось. Приступив к собственному расширенному воспроизводству, они поначалу пасовали перед мощью воспрявшего административного мета-голема. Ограничиваемые им в проявлениях агресии внутри системы, капиталы впервые в истории Египта идеологически оформили парадигму внешней экспансии. Вот как характеризует метаморфозу Нового царства Адольф Эрман в той же книге Государство, армия и общество Древнего Египта:

Эпоха Нового царства, в противоположность другим периодам египетской истории, была воинственной. Армия прошла хорошее обучения в войне против гиксосов, и знатные люди приобрели вкус к сражениям. К тому же политическое положение стран – северных соседей Египта в это время было таким, что они просто не могли оказать достаточно серьезного сопротивления (тем самым военные инвестиции оценивались как заведомо прибыльные), а потому египтяне начали наступление в Сирии. Но все же вести войну против цивилизованных сирийцев, а также сильных государств Митанни и Хеттского царства было совсем не то, что воевать с полудикими нубийцами или бедуинами.

Вместо прежних набегов с целью захвата рабов, угона скота и опустошения полей мы обнаруживаем регулярные боевые действия. Теперь в Египте изучают стратегию как науку, и Тутмос III рассказывает нам о своих великих походах (фараон совершил 17 походов в Палестину и Сирию, его называют Наполеоном Древнего мира – ред.) со всеми подробностями. Например, там, где его предки в высокопарном стиле заявили бы об уничтожении варваров, он говорит о различных дорогах, ведущих через Кармельские горы. Тон надписей, сохранившихся в гробницах тогдашних царей, кажется нам совершенно неегипетским и странным: они говорят о войне не как о необходимом зле, а как о величайшем благе для страны (это и есть идеологическое оформление императива внешней экспансии). В официальных отчетах того времени, перечисляющих военные походы царей, первый поход называют «первым» еще до того, как имел место второй, словно не было никаких сомнений, что каждый царь должен отправиться на войну несколько раз.

Для царей XIX династии эта точка зрения стала настолько естественной, что горячая любовь к сражениям считалась такой же великой добродетелью правителя, как почитание Амона. Теперь фараон лично командует войсками в бою, и рисунки в храмах постоянно изображают его в самой гуще сражения. В своей колеснице, в большом кожаном колчане он везет свои короткие копья и мечет их во врагов, а из своего большого лука посылает в них стрелу за стрелой. Он даже участвует в рукопашном бою и держит под рукой свой кинжал и серповидный меч.

История Нового царства, в отличие от Раннего, Древнего и Среднего, это в основном история военной экспансии Египта. В эпоху Нового царства была создана самая большая империя времён Древнего Египта, а война как инвестиционный процесс получила романтическое идеологическое оформление.

Активная военной экспансии и экономической интеграции захватываемых территорий отчасти компенсировали продолжившуюся деградацию утилизационной машинки, что на время придало государству определённую устойчивость. Однако продлилось Новое царство лишь в полтора раза дольше, чем Среднее, и причина его конца была та же. Кончину ускорило начавшееся в эпоху поздних Рамсесов повсеместное разграбление гробниц – процесс, обратный утилизации капиталов. Ранее захороненные капиталы возвращались в оборот, усилив проблему его избытка, как следствие, тенденцию к коррозии власти.

С Египтом мы в основном закончили. Однако анализ сравнительного социогенеза Древнего мира будет неполным, если не остановиться вкратце на ещё одном его ключевом факторе – кочевых народах.

Некапитальная агрессия

Кочевникам, как отмечалось выше, была свойственна склонность к неге и роскоши. И это неспроста. Нега – состояние в условиях степи крайне дефицитное, оттого ценимое. А вот у тяги к роскоши более глубокие корни.

Возможности кочевого капитала обеспечить  себе расширенное воспроизводство жёстко лимитировались геофизическими условиями, прежде всего, способностью степи к регенерации, особенно в суровое время года. Не решала капитальную проблему и экспансия на территории оседлых народов, поскольку их инвестиционные ниши предполагали низкий уровень мобильности. Поэтому потенциальная капиталоёмкость оседлых территорий народы степи не интересовала. Их военные цели обычно ограничивались силовым присвоением мобильных ресурсов.

Как следствие, кочевой капитал сопровождала проблема хронического дефицита точек приложения, неразрешимая в принципе. Раз его невозможно было инвестировать, он мог быть использован только на утверждение собственной власти и элитарное потребление. Отсюда врождённая склонность элиты народов степи к роскоши – это был их личный вынужденный механизм утилизации прибыли.

Не заражённые вирусом капитальной агрессии, кочевые народы в сравнении с цивилизованными оседлыми были детьми природы. Как правило, их военная агрессия была мотивирована объективным фактором – жёсткими условиями выживания.

Начнём с пищевого рациона человека. Без углеводов он неполноценен, а их воспроизводством в промышленных масштабах занимались только оседлые народы. Кочевники оказались более зависимы от возможностей обмена с ними, поскольку белковый дефицит оседлых народов в значительной мере покрывался ими самостоятельно и был менее критичен. Возникавшие с обменом проблемы, например, вызванные неурожаем, провоцировали народы степи на агрессию.

Объём собственного воспроизводства кочевниками пищевых ресурсов, существенно ограниченный естественными возможностями степи, в периоды климатических аномалий снижался фатально. Это тоже становилось объективным поводом для агрессии в направлении народов-земледельцев, которые имели возможность сглаживать воздействие климатических колебаний мелиоративными мероприятиями и созданием запасов зерна.

О пороге сдерживания агрессии у кочевых народов

Экстремальные условия жизни кочевников способствовали непрерывной жёсткой отбраковке слабых низкоэнергетических мужских особей. Следствием был высокий уровень пассионарности кочевых этносов, отсюда низкий порог страха и высокая готовность к столкновениям.

У воинов степи не было конкретных границ, которые им надлежало защищать ценою жизни. Их домом была безграничная степь, безводная, оттого непригодная для проживания оседлых народов, которым нечем было в ней поживиться. Поэтому, уступая в схватке, кочевники могли спокойно раствориться в степи, что позволяло им менее критично относиться к оценке соперника.

С определённого момента вступил в действие ещё один значимый фактор снижения порога сдерживания агрессии. Производственный процесс кочевых народов естественным образом сопутствовал воспроизводству большого поголовья лошадей и повсеместному овладению мастерством выездки. На полях сражений Древнего мира лошадь была тяжёлым вооружением – своего рода «танком». Поэтому средняя энерговооружённость воинов степи и качество управления тяжёлым вооружением оказались выше, чем у народов-земледельцев, также как мобильность и способность их войска к ведению динамичных боевых действий.

Все вместе перечисленные выше факторы делали кочевников агрессивной, динамичной и лёгкой на подъём военной силой. В качестве уравновешивающего фактора за оседлыми народами неизменно оставалось преимущество в глубине мобилизационного резерва, качестве организации, более высоком уровне стратегического и тактического мышления.

Капиталы vs кочевники

Мы уже знаем, что мотивация капиталов к войне заключается в поиске новых точек приложения, обеспечивающих ему расширенное воспроизводство. Поскольку их дефицит капитал испытывает постоянно, то и тяга к войне у него постоянная. Для него война – лишь специфический вид индустрии, в которой народы – расходный материал. Для принятия решения об агрессии капиталу достаточно уверенности в военном превосходстве над территорией-жертвой, горе слабым.

Мотивацией народов к экспансии является системный дефицит ресурсов, угрожающий вымиранием. Его мотивация – обеспечить в критической ситуации условия для собственного воспроизводства хотя бы на более низком уровне. Таковой, к примеру, была причина агрессия Верхнего Египта в направлении Нижнего, послужившая объединению страны. Ещё одна вынужденная мотивация – защита от агрессии.

В иных ситуациях народы не склонны к войне: страшно, однако, очень страшно. Поэтому капиталу, дабы вовлечь народ в жернова военной индустрии, приходится создавать иллюзорные эмоциональные поводы к войне, экономически и идеологически мотивировать, воодушевлять и принуждать к участию в организованном массовом истреблении себе подобных – занятии явно людоедском, противоречащим божественной природе человеческой души.

В Древнем мире первыми, кто периодически испытывал глубокий дефицит ресурсов, были кочевые народы. Поэтому они стали невольной иррегулярной помехой капиталу в сфере его военной индустрии, порой создававшей ему реальную угрозу гибели. Только вот воевать с ними капиталы не были заинтересованы категорически:

Война с кочевниками была убыточной – даже если их удавалось изловить, брать было нечего. Именно это обстоятельство делало войну с ними сложнейшей задачей, поскольку экономический эффект от военных действий, сопровождавшихся колоссальными издержками и неизбежными людскими и материальными потерями, никак не мог покрыть расходы, ссылка.

Как следствие, капиталы никогда не рвались в помощники государству в его противостоянии с кочевниками. Куда предпочтительнее было отсидеться за его широкой спиной. Не удивительно, если иметь в виду, что главный элемент стратегии капитала в «партнёрстве» с государством – приватизация прибылей и национализация убытков.

Война с кочевниками становилась войной на истощение, и лишь в условиях сильного централизованного государства, в котором присутствовала возможность добиться максимальной мобилизации и централизации ресурсов, удавалось дать им отпор, ссылка, что и продемонстрировал наглядно практический опыт Древнего Египта и Междуречья.

Только появление огнестрельного оружия окончательно нивелировало убийственное преимущество кочевой конницы в бескрайней степи. Не греческая, заметим, фаланга, которая нивелировала преимущество регулярной имперской конницы, защищавшей конкретные территории, а не абстрактную степь. За кочевниками фалангой не погоняешься. С момента появления огнестрельного оружия капиталы остались единственным активным оператором военной индустрии. Всем остальным досталась роль невольной жертвы – инвестиционного тела для капитала.

Влияние кочевников на рассматриваемые процессы социогенеза

В III тыс. до н.э. кочевые народы могли  влиять на социогенез исключительно в зонах со слабой государственностью. И тому была причина – Передняя Азия не была центром одомашнивания лошади. В Месопотамию лошадь попала лишь в конце III тыс. до н.э. Так, в шумерском языке слово лошадь, означающее «горный осёл», впервые появилось ок. 2100-2000 до н. э. в документах третьей династии Ура. Широкомасштабный завоз и разведение лошадей в Месопотамии началось после 2000 г. до н. э. в связи с введением в армиях колесниц.

Поэтому в продолжение всего третьего тысячелетия до н.э., в котором как раз и формировалась государственность Древнего Египта, Шумера и пост-Шумера, лошадь как военный фактор отсутствовала. А без неё армии кочевников были слабее армий оседлых народов, которым было вполне по силам пресекать вторжения народов степи. Поэтому списывать провалы шумерской государственности в III тыс. до н.э. на кочевников некорректно, их можно объяснить только слабой государственностью.

До лошади цивилизованные народы вполне заслуженно называли кочевников «пастухами овец». Впрочем, продолжили и после, проецируя своё презрительное к ним отношение. Именно так называли и относились к ним египтяне. Вспомним, что слово гиксос, которым египтяне наградили сначала фараонов, а затем и весь захвативший Нижний Египет кочевой народ, означает «царь пастухов». Победа гиксосов над Египтом, и то неполная, стала возможной не только благодаря ослаблению капиталом его административного мета-голема, но во многом благодаря использованию гиксосами лошадей в качестве боевого оружия. Не исключено, что не будь у гиксосов преимущества в обладании столь грозным оружием, Древний Египет и второй переходный период прошёл бы, как и первый, без частичной потери суверенитета.

Под впечатлением от вторжения гиксосов египтяне ввели в армии Нового царства боевые колесницы и освоили коневодство, ставшее в Египте очень почётной государственной службой. Освоив новое боевое оружие, Древний Египет почти на полтысячелетия закрыл себя от вторжений, в том числе отразил две лавины нашествия «народов моря», под ударами которых пали многие царства, включая огромное Хеттское.

Чистильщики дряхлых цивилизаций

Не только ресурсы могли становиться добычей кочевников. Когда перманентная внутренняя агрессия избыточного капитала вконец изматывала административного мета-голема, их добычей могла становиться власть. Вливание пассионарной энергии народов степи позволяло на время реанимировать одряхлевшую государственность. Тем самым кочевники выступали в роли народов-чистильщиков, вычищавших со сцены социогенеза ненужный хлам – поражённых капиталом обессилевших мета-големов, иммунная система которых не смогла справиться с его избытком.

Ресурсы подчиняемой зоны разделения труда народы степи использовали в качестве базы для расширенного воспроизводства этноса. Поэтому платой за восстановление государственности, пусть порой даже в более широких границах, была смена этнической доминанты.

Однако мощная пассионарная накачка не разрешала родовых проблем мета-големов: 1) низкое качество информационного носителя, 2) вытекающий из него низкий уровень информационного обеспечения, 3) соответствующее качество управления, 4) низкое качество энергетической оптимизации социальных процессов, в т.ч., 5) отсутствие эффективного эквивалента стоимости, 6) отсутствие внутренних механизмов стерилизации избыточного капитала. Всё это быстро возвращало ситуацию на круги своя, точно как в песне пони бегают по кругу:

Пони девочек катает

Пони мальчиков катает

Пони бегает по кругу

И в уме круги считает.

Вот и мы их посчитали, с чем вас всех и поздравляю. Это была занимательная история про «пони» и «лошадей». К сожалению, в ней «шумерскому пони» так и не удалось сравняться с настоящей «египетской лошадью».

Заканчивая сравнение с Шумером

Не обладая  информационными технологиями Древнего Египта, шумерская государственная традиция если и позволяла захватывать огромные зоны разделения труда, то никак не могла их стабилизировать. Возникающие большие государства вскоре непременно распадались, регулярно сменяя не только правящую элиту, но и этническую доминанту.

В итоге состояние, ставшее для Египта обыденностью, для рыхлых объединений шумерских номов и пост-шумерских государств было недостижимым. Хроническая управленческая недостаточность имела следствием основную черту шумерской государственной традиции – полную свободу капиталов от стерилизации. Как следствие, мозаичная шумерская государственность непременно скатывалась к формату олигархической республики, пользующей административную власть в качестве декоративного прикрытия. Олигархия, оказываясь периодически запертой в пределах замкнутой системы, всегда выступала её лучшим энтропийным тараном, быстро разрушающим плоды длительной энергетической оптимизации.

Естественный ход событий привёл к тому, что в начале I тыс. до н. э. был период, когда царство Вавилона де-юре превратилось в олигархическую республику. Царственность стала подобием магистратуры – владыка Вавилонии переизбирался каждый праздник Нового года. Не имея подобно Венеции возможности канализировать свою экономическую агрессию вовне, олигархия Вавилона в принципе не могла выработать подобно Венеции правила безопасного общежития внутри царства. Её внутренние склоки привели к полной утрате потенций использовать рабочее тело царства в качестве инструмента внешней экспансии, что окончательно усугубило капитальную проблему. В итоге Вавилон оказался в неуправляемом состоянии и на долгое время потерял независимость, с полного на то согласия местной олигархии, получившей доступ к большому экономическому пространству сюзерена – Ассирии. Восстановлению в 609 до н.э. независимости опять предшествовала смена этнической доминанты Вавилона на следующую халдейскую, исходно полукочевую.

Доминат любит Шумер

Шумер и пост-шумерские царства были государствами олигархической вольницы, теневой власти капитала, за что и любы Доминату. Древний же Египет, напротив, был государством доминирования административной власти, последовательно подчинявшей капитал и управлявший им, оттого идеологически чужд Доминату.

Историю, как известно, пишет победитель. А кто у нас сейчас победитель? Правильно, Доминат. Поэтому, работая над заметкой, пришлось столкнуться с тем, что историю Древней Месопотамии, предназначенную для массового потребления, по возможности приукрашивают. Пассажи о частно-государственном партнёрстве, лидерстве в законности, демократии и пр. впечатляют. Хотя с первенством в демократии – публичной оболочке теневой власти капитала – не поспоришь.

Древний же Египет назначен Золушкой. Всегда прекрасной, но лицо её, насколько это возможно, подмазывают сажей из красок рабства, тирании, бессмысленности творений, преуменьшая достижения и первенство. Но если не полениться и нырнуть на уровень первоисточников, то всё становится на свои места. И это несмотря на очевидное преимущество культур Месопотамии в сохранности носителей символьной информации – в этом они однозначно переплюнули Египет.

Если же исходить из системных соображений, то никак не мог народ глины опередить народ книги. И главным тому подтверждением отставание Шумера на полтысячелетие в создании полноценной письменности. Превращение же клинописи в упорядоченное словесно-слоговое письмо, что соответствует уровню первоначального египетского письма, достигнуто вообще 800 годами позже. Меж тем письменность является базовым инструментом изложения более абстрактных, чем речь, формализмов, таких, например, как математика.

Что характерно

Удивительно, но всё это

и это

и это

и вот это

было бы невозможным без этого:

Микроскопический фрагмент рабочих канцелярий и библиотек древности

Также как всё это

и это

и вот это

было бы невозможным без этого:

Микроскопический фрагмент ДНК

Без удобных и надёжных хранилищ бесценной информации об устройстве Мира и технологиях выживании в нём, накапливаемых многими поколениями информационно-энергетических систем, читай живых организмов, создание сложности было бы невозможным.

Анонс

Следующую заметку мы посвятим краткому обзору эволюции письменности, поскольку она, как мы убедились по ходу двух последних работ, оказалась важнейшим фактором социогенеза.

Март 2017