Во второй и третьей заметках цикла, посвящённых Китаю и Индии, мы проследили их подход к строительству своих первых сверхимперий. Использованные при этом социальные технологии отличались столь разительно, что не могли не привести к принципиально разному течению их последующего имперского социогенеза, который мы и сравним. Задача оказалась столь объёмной, что её пришлось разбить на части: начнём мы с заметки, посвящённой имперскому социогенезу Индии, продолжим Китаем, в третьей сопоставим результаты.
У большинства из нас весьма фрагментарные представления об истории двух суперэтносов Юго-Восточной Азии. А представление о синхронизации их траекторий имеют единицы. Если не угасло желание заполнить содержанием большое белое пятно на личной исторической карте Мира, приложив минимальные, учитывая масштаб задачи, усилия, вам сюда.
Заметку сопровождает множество интересных фактов. Среди прочего мы обсудим цивилизационное значение величайшего изобретения Индии. Рассмотрим процесс трансформации технологии «двойной клей» в совершенную кастовую систему, механизмы, обеспечившие ей устойчивость. Расследуем причины фатального угасания индийского буддизма. Познакомимся с ирано-тюрко-монгольским лицом сверхимперского социогенеза Индии, с особенностями её денежного обращения, его влиянием на Индию и её отношения с внешним миром, и пр., и пр. Главное, нам приоткроется глубокая логика хаотичных, казалось бы, процессов.
Начнём со сравнения стартовых (граничных) условий сверхимперского социогенеза Индии и Китая, после чего займёмся исключительно Индией.
Два безусловных императива
Социумы объединялись в большие и сверхбольшие системы не волею человека или случая, а повинуясь повелению императивов. Они, впрочем, действуют не только на социумы, но и вообще на всё живое, толкая к созданию всё более и более сложных систем.
Первый императив – требование неуклонного роста энергоэффективности системы или постоянная энергетическая оптимизация. В эволюционной гонке остаются системы, старательно развивающие в себе способность присваивать (в занятой ими экологической нише) максимум ресурсов при минимуме энергозатрат, тогда как недостаточно «старательные» выбывают из гонки.
Присутствие в одном регионе нескольких социумов неизбежно приводит к междоусобным схваткам за власть и ресурсы с сопутствующей им кровавой бойней и разрушениями. Объединение, решая задачу «соседей», убирает сопутствующие неупорядоченному сожительству гигантские паразитные траты ресурсов. В качестве бонусов второго порядка объединение открывает окно возможностей для внешней экспансии, расширяющей ресурсную базу, и снижает удельный расход ресурсов на бюрократию.
При столь высокой выгоде императив энергетической оптимизации настоятельно «приказывал» социумам объединяться во всё более крупные социумы. Он последовательно диктовал им объединение в племена, княжества, царства, империи, сверхимперии. В текущий момент императив положен в основание Глобального проекта. Беда, что в упрощённом виде – без анализа остальных факторов, сопутствующих росту масштаба.
Второй императив – биовыживание. Он диктует живым системам множество директив, в том числе побуждающих препятствовать превращению себя в ресурс для других. Смертельную угрозу оседлым народам несла агрессия кочевых племён, поэтому дабы эффективно противостоять ей, императив биовыживания диктовал объединение в большие и сверхбольшие социумы.
Геофизические факторы сверхимперского социогенеза
Процессы, инициируемые базовыми императивами, протекали не в стандартизованной среде, а в конкретных геофизических ландшафтах, задававших граничные условия для социогенеза. Отсюда столь разные результаты. Здесь всё как с физическими системами: законы (физические императивы) одинаковы, но если начальные и граничные условия разные, то разными будут траектории и конечное состояние систем.
На беглый взгляд начальные и базовые геофизические условия для имперского социогенеза Индии и Китая выглядят схожими: огромная территория и её невероятная энергоотдача из-за высокого КПД трансформации энергии Солнца в пищу, как следствие, гигантское население. На этом сходство исчерпывается, начинаются отличия.
Геофизические условия, особенно в Северном Китае, суровее, чем в Индии, что обусловило более высокий уровень пассионарности китайцев. А высокая пассионарность, как известно, превращает любую кровавую бойню в очень кровавую. Поэтому Китаю императив энергетической оптимизации диктовал задачу объединяться существенно настоятельнее, чем Индии.
С разной категоричностью толкал Индию и Китай к объединению и императив биовыживания, сводившийся к необходимости защиты от кочевников.
В Древнем мире оседлые социумы до определённого момента без проблем справлялись с кочевыми племенами, в целом относясь к ним свысока. В Древнем Египте и Передней Азии их снисходительно называли «пастухами овец». Всё изменилось во II тыс. до н.э. – после одомашнивания лошади. Особенно тяжело оседлым социумам пришлось с началом активного использования кавалерии, превратившей «пастухов овец» в грозную, мощную и динамичную военную силу. Эффективность защиты от них стала важнейшим фактором их выживания.
Интенсивность давления кочевников на Индию и Китай была разной ещё до появления лошади. Границы непосредственного контакта Китая с кочевыми народами были очень длинными, что превратило защиту от них в очень сложную задачу. Настолько, что её решение вылилось в сооружение Великой Китайской стены. Индийский субконтинент был надёжно защищён естественными барьерами. С севера – стеной Гималаев. С северо-запада – хребтами Гиндукуша высотою 4000-6000 метров, от которого протянулась к Аравийскому морю западная горная система из множества хребтов высотою от 2500 до 3500, практически обрывающаяся в него хребтами Киртхар и Макранским Береговым:
Западная горная система создала естественный барьер, останавливающий дующие с Индийского океана влажные ветры, что определило пустынный и полупустынный климат плато Белуджистан к западу от неё, см. карту. Тяжесть кочевья через него стала ещё одним препятствием проникновению кочующих племён с Запада.
Высокий уровень естественной защиты привёл к тому, что первый прорыв кочевых народов в долину Инда состоялся только в 1800 до н.э., после того как лошади существенно повысили мобильность индоариев, и вылился в создание Ведийской цивилизации 1700-500 до н.э. Естественная защита была столь хороша, что даже после проникновения индоариев набеги кочевников на Индию ещё долго не были важным постоянным фактором. Поэтому и второй императив побуждал социумы в Индии к объединению существенно слабее, чем в Китае.
Влияние трансграничных перетоков социальных технологий
Природа социумов, как и всего живого, двойственная – они являются информационно-энергетическими системами. Информация (знания и технологии) позволяет им присваивать необходимые физические ресурсы, из которых энергия является базовым, позволяющим присваивать все остальные ресурсы. Вследствие дуальной природы, темпы эволюции социумов определяют не только императивы, начальные условия и геофизический ландшафт, но и информационный фактор – трансграничные перетоки социальных технологий, позволяющие им скачкообразно менять своё качество (сложность).
Мы разобрали, что императивы и геофизический ландшафт куда категоричнее побуждали к объединению социумы Китая, чем Индии. Казалось, в Китае и должна была возникнуть первая сверхбольшая империя. Но мы знаем, что Индия почти на столетие опередила Китай: империя Маурьев 322 до н.э. vs 221 до н.э. империя Цинь. Обогнала именно благодаря трансграничным обменам технологиями.
Создание гигантских империй невозможно без пакета эффективных административных практик. Их можно шлифовать самому, а можно получить готовыми извне. Китай творил самостоятельно, тогда как в Индию их привнесли внешние этносы, что и позволило ей вырваться на старте вперёд.
Индостан был «инфицирован» эффективными административными практиками и образцом для создания фонетического (слогового) письма империей Ахеменидов через канцелярию её Индийской сатрапии. Технологии персов перед их вливанием в Индию были тщательно отшлифованы чередой сменявших друг друга империй Передней Азии: Ассирийской IX-VII века до н.э., Нововавилонской 626-529 до н.э., и самими персами 559-329 до н.э.
Первый такт сравнительной имперской истории
Роскошный подарок со стороны персов позволил Индии почти на век опередить Китай. Но вот только империя Маурьев объединила Индию ненадолго 322-187 до н.э., тогда как империя Хань, быстро сменившая совсем короткую Цинь 221-206 до н.э., объединила Китай на долгих четыре столетия – с 202 до н.э. по 220 нашей эры:
На самом деле в статусе общеиндийской империя Маурьев не протянула и века. Уже в конце правления Ашоки 273-232 до н.э. накопились проблемы, ввергшие её после смерти великого царя в хаос и распад.
Фатальный дефект был заложен в структуру индийского социума – деление на четыре непроницаемые варны, осуществлённое индоариями ещё в Ведийскую эпоху. Варновая структура, оформленная в виде религиозного догмата, существенно упростила управление: принцип «разделяй и властвуй», направленный внутрь огромного социума, позволил малому этносу ариев увековечить свою власть над гигантским социумом. Даже «экономическая» варна вайшьев, не говоря о шудрах, не помышляла о малейшем покушении на господство высших варн – брахманов и кшатриев, что и придало социальной иерархии невероятную устойчивость. Врождённая готовность служить минимизировала насилие и энергозатраты бюрократии на отправление власти, но имела следствием недоразвитость административных процедур.
Упрощение управления имело ещё один неприятный побочный дефект – дистрофия процедур контроля имела следствием переэксплуатацию низших варн и неприкасаемых, что вело к накоплению напряжения. Действенным инструментом разрядки оказались шраманские религии – буддизм, джайнизм и пр. Они открыли возможность достигать нирваны, преодолевая порождаемые страстями страдания, и в итоге вырываться из сансары – порочного круговорота рождений и смертей. В сфере духа шраманские религии переворачивали социальную иерархию – и последние становились первыми.
В первой заметке об Индии мы обозначили двухкомпонентную социальную технологию «деление на варны + шраманские религии» термином «двойной клей». Технология стала и базовой идеологией, и одновременно инструментом управления индийскими социумами. Опираясь на неё, параллельно с Маурья вёл свой имперский суперпроект исконно индийский махаджанапад Магадха. «Гонку» выиграли Маурья, но поглотив Магадху, они получили в «подарок» не только её земли и подданных, но и взращённую на технологии «двойной клей» бюрократию. Поэтому в канцелярии Маурьев эффективным имперским практикам, заимствованным у персов (греков), сразу составили конкуренцию управленческие практики Магадхи.
У эффективных имперских практик имеется врождённый «дефект» – они требуют от бюрократии усердной работы, эмоционального напряжения, внутренней ответственности, подчинения регулярному контролю. Поэтому невозможны без постоянной принуждающей воли правителя и непрерывного усилия исполнителя. Тогда как ленивая технология «двойной клей» позволяет отправлять власть, что называется, не вставая с дивана.
Угадайте, какая технология одержала верх? Естественно, что иррациональная внутренняя Магадха растворила рациональные имперские технологии персов. Яркая, но короткая траектория империи Маурьев – история о том, как стихийная энергетическая оптимизация каждого отдельного бюрократа, осуществляемая ими на самом нижнем системном уровне (личном), непринуждённо разрушает энергетическую оптимизацию на более высоком системном уровне – социальном.
Пять веков регионального социогенеза
В отсутсвии эффективной бюрократии в Индии после Маурьев пять веков бурлил региональный социогенез. Появлялись и исчезали многие царства, самые крупные из которых империя Шунга 185-73 до н.э., династия Сатавахана 230 до н.э.- 220 н.э., Кушанская империя 30-375.
Гималаи продолжали надёжно защищать Индию от вторжения кочевых племён с севера, но Западный барьер с началом широкого использования лошади стал проницаем для них. Огромная воинская масса индийских армий не позволяла относительно малочисленным кочевым народам глубоко вклиниваться в Индостан, но не мешала оказывать существенное влияние на социогенез периферии. Явные кочевые корни присутствуют у Кушанской империи: её основали кушаны – одно из пяти аристократических иранских племён юэчжи, включившее в свою империю территории далеко за пределами Индостана. Но ядром империи стали индийские земли – наиболее обильные и богатые:
На картах очевидно, что именно давление кочевых кушанских племён не позволило индийской династии Сатавахана расшириться дальше на север.
Короткий расцвет империи Гуптов
Следующую индийскую империю, по формату близкую к сверхбольшой, удалось собрать Гуптам. Временные рамки их государства 240-550. Удачная внутренняя экспансия привела к созданию ими в IV веке империи, которая в интервале 360-467 занимала бόльшую часть Индийского субконтинента.
Сложнейшую задачу – вытеснение с северо-запада пассионарных кушанов (юэчжи) – Гуптам помогли решить кидариты. Кидариты, или кидара-хуны, кочевые племена, создавшие в 360-370 государство в Бактрии и прилегающих к ней землях Центральной и Южной Азии. Около 390-410 они вторглись на северо-запад Индии и уничтожили в Пенджабе последний осколок Кушанской империи.
Судя по скудному наследию имперской канцелярии Гуптов, эффективные административные практики, некогда заимствованные Маурьями у империи Ахеменидов, к тому моменту были окончательно вытеснены технологией «двойной клей». Вековой расцвет империи Гуптов стал её лебединой песней, тем максимумом, который можно было выжать из технологии при благоприятной геополитической конъюнктуре.
Бесконтрольность бюрократии порождала её произвол, многие должности в государстве Гуптов передавались из поколения в поколение по наследству, что замыкало ресурсные потоки на местных чиновников. Всё это ослабляло центральную власть и вело к расцвету сепаратизма, сжигавшего имперские ресурсы. В итоге Гупты так никогда и не достигли размера Маурьев: им не удалось подчинить контролируемые кидаритами западные земли Пенджаба, плоскогорье Декан и тамильский Юг. Но даже в усечённом формате их сверхимперия просуществовала несколько десятилетий:
Самый бурный этап экспансии Гуптов пришёлся на правление Самудрагупты ~335-375. Он не всегда присоединял покорённые территории, во многих случаях считая разумным сохранять номинальную власть поверженных правителей, особенно на Юге. Самудрагупта мудро следовал искусству возможного, делая лишь то, что позволяло ему качество его бюрократии.
Наследие любой большой империи впечатляет, поэтому ряд историков называют эпоху Гуптов золотым веком Индии. Но с ними согласны далеко не все: Кушанское царство, как показывают раскопки, было богаче, а подлинный расцвет индуизма состоялся после Гуптов. Их правление сопровождали важные культурные события: работы известных учёных, в том числе астрономов и математиков, канонизация многих индуистских эпосов и литературных источников, достижения в скульптуре, архитектуре, живописи, на века задавшие стандарты творчества.
Во второй половине V века последовал быстрый закат империи. О царях, правивших после последнего великого императора Скандагупта 455-467, имеются только самые общие сведения, что свидетельствует о полной деградации имперской канцелярии.
Добили Гуптов регулярные вторжения эфталитов или белых гуннов, на санскрите sveta-huna, создавших в V-VI веках в Бактрии и Центральной Азии огромную империю. В 450 эфталиты нанесли поражение кидаритам, а в 467 помогли победить их сасанидам. Кидаритов, отрезав от кочевых бактрийских корней, целиком выдавили в северную Индию, где они сохраняли контроль над центральным и западным Пенджабом. Но и оттуда их в конце V века вытеснили кочевые племена алхонских гуннов, которых рассматривают как южное крыло эфталитов, что стало концом государственности кидаритов. На Пенджабе алхоны не остановились. Захватив в начале VI века значительные территории на севере и в центре Индии, они положили конец и имперской государственности Гуптов:
Ослабление кочевого фактора
Алхонские гунны бодро начали, но им не суждено было закрепиться и создать на территории Индийского субконтинента огромную империю. В 558-568 династия Сасанидов 224-651 разгромила родственные алхонам племена эфталитов и присоединила к империи персов Афганистан и Среднюю Азию. Лишившись кочевой базы на севере, алхоны быстро пришли в упадок и утратили государство. Тогда как Сасанидский Иран продолжил расширение и почти достиг в правление Хосрова II 591-628 пределов державы Ахеменидов:
В середине VII века Сасанидов из Центральной Азии вытеснил Арабский халифат:
С одной стороны сверхимперии Сасанидов и Омейядов отторгли себе значительную территорию долины Инда, с другой – решили проблему блуждающей кочевой мощи, дестабилизировавшей Индию через слабость Западного барьера. С того что суперимперии являются лучшим инструментом решения проблемы кочевников, мы, собственно, начали заметку. Поэтому и толкает к их формату второй императив биовыживания.
Арабский халифат принёс с собою Ислам. С Запада на Восток по Средней Азии буквально прокатилась исламская волна, подчиняя и регуляризируя жизнь кочевых племён. Ислам предоставил им идеологию и мощный инструмент строительства стабильных государств, поэтому исламизация фактически выдавила из Центральной Азии стихийный кочевой фактор, существенно ослабив давление на Индийский субконтинент кочевых племён.
Трансформация технологии «двойной клей»
После Гуптов Индия с конца V по начало XIV века погрузилась в привычный формат конгломерата региональных царств. Черёд следующей империи субконтинентального масштаба пришёл через долгие восемь веков, которые Индия заполнила совершенствованием технологии «двойной клей». Итогом процесса стала кастовая система, явившая Миру верх совершенства безадминистративных практик управления социумом.
Формальное содержание процесса заключалось в великом дроблении – постепенном делении четырёх базовых варн на существенно более «мелкие» группы – джати или касты. Необратимость сегрегации закрепили непроницаемые эндогамные барьеры – категорический запрет на браки вне своей джати. В итоге появились сотни, затем тысячи джати, каждой из которых было отведено своё место в социальной иерархии, род занятий, профессии.
Создаваемую кастовую систему дополнили элементарными принципами устройства, придавшими ей уникальную устойчивость:
1) жёсткое ограничение личной мобильности. Перемещения возможны только в рамках отведённого твоей джати социального и физического пространства. Ограничение набросило жёсткую узду на энергетические акции пассионариев и конденсируемых ими вокруг себя групп.
2) умеренные возможности для коллективной социальной мобильности. Они, во-первых, гармонично компенсировали ограничение личной мобильности. Во-вторых, коллективная борьба за место в иерархии с социально близкими джати эффективно расходует и утилизирует пассионарную энергию, не давая ей накапливаться. В-третьих, коллективная социальная мобильность, даже призрачная, служит источником огромного позитива – аналогичного тому, которым заряжаются участники командных спортивных состязаний: не выиграли, зато как играли, в следующий раз обязательно выиграем.
3) тотальный контроль за соблюдением правил. Конкуренция между джати превращает их в заинтересованных наблюдателей за их соблюдением. За правилами в итоге следит весь социум, а их нарушение воспринимается как бунт против всей системы. Стал обречённым даже совместный бунт нескольких джати против всех остальных – остальные джати скорее воспользуются случаем, дабы опустить бунтовщиков на дно иерархии, чем поддержат бунт. Учитывая тяжесть наказания – резкое понижение иерархического статуса – случаев бунта не было.
4) пластичность правил. Позволяет системе сохранять устойчивость и гибкость в условиях быстрых изменений: изменение образа жизни, стандартов отношений, ритуалов, появление спектра новых видов деятельности, профессий. Правила никем не озвучиваются и нигде не печатаются. Они – продукт латентного консенсуса высших джати, отправляющих власть в социуме без какой-либо формализации в законе.
Уникальная управляемость и устойчивость превратили кастовую систему в самую совершенную проекцию принципа «разделяй и властвуй» внутрь социума, которая вытеснила менее совершенную технологию «двойной клей».
Приговор буддизму, бюрократии и индийским сверхимпериям
Переход к кастовой системе внёс в жизнь индийцев некоторый позитив. Во-первых, организация социума в форме более компактных закрытых сообществ предоставила низшим из них возможность в определённой мере защитить себя – ограничить степень безудержного ресурсного ограбления, что существенно снизило интенсивность генерации негатива. Уменьшило негатив и добавило позитива переживание лишений более сплочённым коллективом. Но главное, совершенствование структуры подсадило индусов на кастовый «наркотик»: нет ничего увлекательнее, чем сражаться за иерархический статус своей джати, радоваться её успехам и «восхождению», что придало жизни осязаемую радость и смысл.
Резкое снижение уровня негатива вынесло окончательный приговор буддизму и прочим шраманским религиям: они стали бесполезны, поэтому буддизм утратил поддержку переставших нуждаться в нём правителей. А позитивный индуизм придавал наступившему празднику жизни форму карнавала, к тому же был привычным для Индии комплексом религиозных традиций, уходящих корнями в Хараппскую и Ведийскую цивилизации. Поэтому ничего удивительного в его расцвете нет. Бурный рост числа индуистов за счёт буддистов отразился на теплоте отношений между конфессиями. В XI веке персидский путешественник Аль-Бируни писал о «сердечной ненависти между брахманами и буддистами».
Кастовая система стала окончательным приговором не только для буддизма, но и для сколь-либо эффективной бюрократии. Высочайшая устойчивость социума и готовность подчиняться без угрозы насилием окончательно расслабили и без того сонную бюрократию. Глубокая сегрегация добила административное управление, заместив его системой латентных договорённостей высших джати о распределении присваиваемого продукта.
Высочайшая устойчивость кастовой системы провоцировала у бюрократии сверхлень, разъедавшую и деформировавшую остатки традиционных административных практик. В высшей степени расслабленная бюрократия была не в состоянии обеспечить уровень консолидации ресурсов и элит, необходимый для строительства суперимперий и прочих сверхсложных видов коллективной деятельности. Тем самым индийские элиты добровольно ограничили себя рамками регионального имперского социогенеза.
Региональный имперский социогенез
Беглый обзор динамичного регионального социогенеза VI-XIII веков откроем государством Паллавов. Они появились практически одновременно с Гуптами – около 275 года, но пик их могущества пришёлся на вторую половину VI века, когда Паллавы правили всем югом Индии, включая огромное плоскогорье Декан. Их главным соперником была нависавшая с севера династия западных Чалукья из Ватапи:
К началу VII века Паллавы сдулись, уступив Декан Чалукья. В том же VII веке на севере Индии ненадолго, менее чем на век, взошла звезда крупной региональной империи Харша:
Следующие три века, с VIII по X, отметились схваткой династий Пала, Пратихара и Раштракута за плодородные равнины Ганга с центром в городе Каннаудж:
Их обильный энергетический ресурс сулил возможность контроля над всей Индией. Однако в отсутствии бюрократии, способной сколь-либо эффективно этими ресурсами управлять, возможность была призрачной. По этой причине немалые затраты на завоевание и удержание Каннауджа вели к падению региональных империй одна за другой – каждая из них владела желанной территорией короткое время.
Первой в VIII веке её захватила и контролировала зародившаяся в Бенгалии династия Пала, см. карту выше. В период расцвета империя Пала простиралась от современной Бангладеш до Пакистана.
В начале IX века контроль над Каннауджем и междуречьем Ганга и Ямуны совсем ненадолго перешёл к династии Раштракута. Одновременно она вытеснила на восток, к побережью Бенгальского залива, Чалукья, см. карту выше.
Но Раштракуты владели «жемчужиной» совсем недолго. С 836 по 910 большую часть Северной Индии подчинила династия Гурджара-Пратихара, тоже нанесена на карте выше, перенёсшая в Каннаудж свою столицу. После 910 крупные князья, почувствовав слабость «уставшей» центральной власти, один за другим объявляли о своей независимости. К концу X века Гурджара-Пратихара сократилась до мелкого царства вокруг Каннауджа, а в XI веке исчезла вовсе.
Величайшее индийское изобретение
Самое время отвлечься от парада региональных империй, дабы обсудить грандиозный прорыв индийского суперэтноса – создание позиционной десятичной системы счисления. Её становление и развитие было делом не быстрым, и его невозможно приписать конкретному субэтносу Индостана.
Первая достоверная запись чисел посредством девяти цифр, в которой единицы, десятки и сотни обозначаются одинаковыми знаками брахми, а разряд определяется положением знака в числе, относится к VI веку. Десятая цифра – ноль – была более высоким уровнем абстракции, поэтому продолжала в течение долгого времени обозначаться пустым пробелом – ничем. Первое достоверное свидетельство записи нуля посредством символа относится к 876.
В IX веке сложившуюся десятичную систему позаимствовали арабы, через которых она в X веке попала в Испанию, получив название арабской.
Десятичная позиционная система счисления произвела глубочайшую энергетическую оптимизацию символьного представления количественных характеристик и операций с ними: 1) запись исходных данных, 2) вычисления, 3) анализ результатов. С её использованием операции с количественными характеристиками объектов стали невероятно энергоэффективными, что открыло колоссальные возможности для аналитического познания Мира, в итоге придало мощнейший импульс развитию математики и физики.
Следует признать, что индийская лень (энергетическая оптимизация) родила невероятную технологию, которая легла в фундамент Цивилизации Цифры. Уровень её влияния на темпы познания и развития социосистемы не менее значимый, чем создание финикийцами в XV веке до н.э. столь же невероятно энергоэффективного фонетического алфавитного письма.
Индийская морская империя
В окончание траектории регионального социогенеза VI-XIII веков во второй половине X века взошла звезда морской империи Чола – древнейшей династии тамилов с юга Индии. Первые упоминания о ней присутствуют в III веке до н.э. в надписях царя Ашоки Маурья. До Х века Чола владели плодородной долиной реки Кавери в окрестностях своей столицы Гангайконда Чолапурам (на карте внизу город с самым длинным названием).
В период 907-1215 Чола контролировали практически всё побережье Бенгальского залива и вели торговлю со всей Юго-Восточной Азией. Её флот был самым могущественным в регионе. Одним из вассалов Чола стали Восточные Чалукья в плодородном регионе Венги, см. на карте:
Тогда же, в конце X века, возродилась династия Западных Чалукья, вытеснившая из Декана надорвавшихся в коварном Каннаудже Раштракутов. С 975 по 1200 Чалукья опять правили всем Деканом, см. окно в верхнем правом углу карты.
В XI-XII веках Западные Чалукья и Чола почти сто лет вели войны за Восточных Чалукья, но к концу XII века обе империи Юга пришли в упадок.
Внешний донор сверхимперского социогенеза Индии
На фоне того, что семь веков регионального социогенеза наглядно показали фатальное влияние кастовой системы на качество бюрократии, активная исламизация с VII века Центральной Азии предоставила в пользование кочевых племён социальные технологии, позволившие строить мощные и устойчивые империи. Парад региональных государств в Индии продолжился бы и дальше, если бы не трансграничные перетоки пассионарности, идеологии, социальных технологий, очередную порцию которых влила в Индию короткая, но яркая империя Гуридов – Гуридский султанат 1148-1215.
Суннитская династия Гуридов таджикских корней, т.е. относится к иранским народам. Исходной точкой сборки империи послужила провинция Гур (Гор) – одна из внутренних областей Афганистана. Столица находилась в Фирузкухе (провинция Гор), позже к ней добавился Газни (провинция Газни).
Гуриды влили в Индию не только порцию пассионарности и эффективных административных практик, но и столь необходимую для строительства сверхимперий государственнообразующую идеологию. Ислам, проповедуя лояльность и подчинение власти, нацеливая элиты на экспансию, служил наставлением как народу, так и правителю: классическая исламская мысль изобилует трактатами об управлении государством, поучительными историями, советами государю.
Пик могущества Гуридского султаната пришёлся на совместное правление двух братьев. Старший из них – Гийас ад-Дин Мухаммад Гури, правил 1163-1202, младший – Муиз ад-Дин Мухаммад Гури, правил 1173-1206. Упоминаемое в исторических текстах неполное имя Мухаммад Гури обычно относится ко второму брату – Муизу, более известному.
После того как в 1186 Гуриды завоевали государство Газневидов со столицей в Газни, старший брат Гийас сосредоточился на продвижении на Запад, младший Муиз – на Восток. Их усилиями империя раскинулась от Каспийского моря с запада до Бенгалии на востоке, от Таджикистана с севера до Центральной Индии на юге:
Делийский султанат
После смерти в 1202 старшего брата Муиз стал единоличным правителем. Прямых потомков у него не было, но он обращался с тюркскими рабами-гулямами как с сыновьями (гулямы – воины, непосредственно подчинённые халифу). Согласно Исламу воин не может быть рабом, поэтому, став воинами, они сразу становились свободными. Самые умные и трудолюбивые из них получили наилучшее образование. Обученные и как воины, и как администраторы, они заняли важные посты в армии и бюрократии Гуридов.
Когда придворный посетовал, что у Мухаммаду Гури нет наследников, тот возразил: «У других монархов может быть один или два сына. У меня их тысячи – мои рабы-гулямы, которые будут наследовать мои владения, и которые после меня позаботятся о том, чтобы сохранить моё имя в хутбе на всех этих землях» (хутба – молитва или проповедь имама в мечети во время пятничного полуденного богослужения, а также по праздникам и в особых случаях).
Так и случилось. В 1206 Мухаммад Гури, уладив дела в Индии, убыл в Газни, оставив в качестве наместника гуляма Кутб ад-Дина Айбака. В дороге во время вечерней молитвы Муиз был убит, возможно, ассасинами. После его смерти империя была разделена между приближёнными к нему гулямами.
Наместник в Индии Кутб ад-Дин Айбак положил начало Делийскому султанату, основав индийскую династию Мамлюков, не путать с мамлюкскими династиями Ирака и Египта. Мамлюки – воины, рекрутированные из юношей-рабов. Их обращали в Ислам, обучали арабскому языку и тренировали в закрытых лагерях-интернатах. Айбак стал первым правителем Мамлюкской династии Дели 1206-1210, правившей султанатом до 1290.
Слева на карте Делийский султанат около 1250, справа – при династии Хильджи 1290-1320, сменившей Мамлюкскую династию Дели:
В правление Ала ад-Дина Хильджи 1296-1316 султанат отразил вторжение монголов. Основным фактором его устойчивости стала армия мамлюков тюркского происхождения. Имея сходный с монголами генезис, они были столь же пассионарны и исповедовали ту же тактику ведения конной войны.
Индийский субконтинент был спасён от опустошений и разрушений, подобных тем, которые пережили Китай, Персия, Передняя Азия, Русь, Европа. Индия стала пристанищем для элит, воинов, торговцев, ремесленников, учёных, художников и пр., бежавших от монголов. Влившийся в неё поток людей свободных профессий значительно обогатил индийскую культуру.
Пик экспансии султаната пришёлся на династию Туглаков 1320-1414. Однако субконтинентального масштаба империя достигла лишь на мгновение 1330-1338 при Мухаммаде ибн Туглаке 1325-1351:
Вынужденный синтез
Султанат привнёс в Индию не только эффективные административные практики и новую идеологию, но и принципиально другую культуру. Их вынужденный синтез оказал на Индию огромное влияние. Шёл он непросто, особенно на начальном этапе, сопровождаясь масштабными разрушениями и осквернением индуистских и буддийских храмов, монастырей. Но в итоге оставил уникальное синкретическое наследие в архитектуре, музыке, литературе, религии, одежде.
Ислам, который стал мировой религией, принципиально отличал от индуизма космополитизм – мусульмане разных стран были членами единой общины. Это открыло Индию для внешних контактов и привело к интенсивному смешению народов, обмену товарами, технологиями, идеями.
Окончательное угасание индийского буддизма
Государства Индии перестали нуждаться в шраманских религиях уже во второй половине первого тысячелетия, и к моменту вторжения Гуридов буддизм, давно брошенный правителями за ненадобностью, находился в глубочайшем упадке. Поэтому, если разрушения мусульманами индуистских храмов вызывало обратную отдачу со стороны социума, вынудившую прекратить их, то разрушение буддистских ступ, храмов, монастырей проходило по большей части без особых последствий.
Финальный нокаутирующий удар по буддизму нанёс присущий Исламу прозелетизм. Склонность к миграции в Ислам проявили разные страты индуистов. Торговцы и предприниматели из вайшьев по вполне утилитарным соображениям – для облегчения доступа к потребительскому спросу со стороны новой мусульманской элиты. Но по-настоящему массово в мусульманство ринулись низшие шудры и вневарновые далиты (неприкасаемые). Их соображения тоже были вполне утилитарными – переход в категорию «государственного народа» служил мгновенным социальным лифтом. Массовость миграции подтверждает тот факт, что у подавляющей доли мусульман Индии местный индоарийский генезис, с незначительной примесью генов из Ирана и Средней Азии.
Миграция в Ислам самой массовой группы последователей окончательно добила индийский буддизм. В XIII веке он практически исчез там, где когда-то зародился. В следовых количествах буддизм сохранился лишь на самом Юге Индии, куда власть султаната не распространялась.
Возрождение буддизма началось только в конце XIX века под руководством буддийских организаций. Оно ускорилось после обретения независимости, став элементом государственного строительства: премьер-министр Джавахарлал Неру обратился к буддизму и империи Маурьев как к двум символам общеиндийского единства, не окрашенным ни в тона индуизма, ни в тона мусульманства. Итог не впечатляет: сейчас буддизм в Индии исповедует 0,7% населения, более жёсткую версию шраманизма джайнизм – 0,4%. Для сравнения в Китае по разным оценкам от 10 до 20% буддистов.
Едкость коррозии
Путь от регионального к сверхимперскому формату занял у Делийского султаната более века – с 1206 по 1330. В течение этого времени бюрократия, дабы обеспечить создание сверхимперии, должна была сохранять стойкость к коррозии со стороны ленивых технологий кастовой системы.
До определённого момента султанат спасал Ислам. Главная миссия исламского правителя – продвижение и защита веры, вынуждала его охранять «государственный народ» от инфицирования немусульманской идеологией и практиками. За исполнением им своего предназначения зорко следило исламское духовенство. Поэтому в стране с явным преобладанием индуизма султана сложно было назвать монархом всех индусов, скорее он был монархом мусульман. Поскольку Исламу чужды принципы кастовой системы, султан силою данной ему власти ограждал, как мог, бюрократию от губительных практик сегрегации, тем самым препятствовал её коррозии и деградации.
С другой стороны калитку для коррозии приоткрыл присущий Исламу прозелитизм, имевший следствием массовую миграцию в Ислам носителей кастовой идеологии. И все они тут же начинали воспроизводить её принципы внутри мусульманской общины, хотя они и противоречили нормам Ислама.
Ислам в итоге не справился с ласковым напором мелких радостей кастовой системы и дрейфом бюрократии от энергозатратных классических практик управления к ленивым кастовым, опиравшимся на врождённое доминирование. Оказалось, что даже очень жёсткая идеология не в состоянии устоять перед действием императива энергетической оптимизации, которому подчинено всё живое: личная энергетическая оптимизация (каждого отдельно взятого бюрократа) нанесла сокрушительный удар по системной оптимизации государства, что и привело к краху султаната.
Быстрый закат султаната
Из-за накопившейся коррозии пребывание Делийского султаната на пике экспансии было совсем коротким – 1330-1338. Уже в 1339 восточные и южные регионы провозгласили независимость от империи. Следующему султану Фируз-шаху 1351-1388, правителю болезненному и слабому, но разумному и кроткому, пришлось признать независимость мусульманских властителей Бенгалии и индуистских царей Декана. После него империя продолжила сокращаться под давлением региональных князей. При Махмуд-шахе III 1399-1413, последнем их Туглаков, султанат сжался до масштабов региональной империи, выделен штриховкой на карте выше.
В 1398-1399 султанат пережил агрессию Тамерлана (Тимура). В декабре 1398 Тимур разгромил его армию у стен Дели, после чего город был разграблен и сожжён. По приказу Тимура во избежание мятежа были казнены сто тысяч пленных воинов. В 1399 Тамерлан дошёл до берегов Ганга и с огромной добычей вернулся в Самарканд, поставив точку в индийской кампании. В его планах были грандиозные вторжения в Османскую империю и Китай, поэтому, захватив Пенджаб и Дели, он не имел намерений продолжать экспансию в Индостан:
Сменившая Туглаков династия Сайидов 1414-1451 правила как вассал Тимуридов, чьи вторжения и грабежи превратили султанат в руины. Не мудрено, что о Сайидах мало что известно. Две последние династии правили мелким осколком некогда великой империи на севере Индии до 1526:
Краткий обзор денежного обращения Индии
Мы упомянули, что общей причиной деградации Делийского султаната стала глубокая коррозия бюрократии, а вот конкретный механизм, посредством которого коррозия разрушила империю, мы разберём ниже. Но для этого нам придётся познакомиться с денежным обращением Индии.
Первой огромной империей, которая ввела в обращение монеты, была Персия, позаимствовавшая практику их чеканки у покорённой Лидии и греческих колоний Малой Азии. В VI веке до н.э. Ахемениды присоединили к себе долину Инда, и в том же в VI веке до н.э. начали чеканку своей монеты махаджанапады – независимые от Ахеменидов индийские царства в долине Ганга. Очевидно, что идею денег они заимствовали у персов в ходе контактов с Индийской сатрапией.
Первые индийские монеты были серебряными и бронзовыми, неодинаковой формы, но постоянного веса. Серебро служило основным металлом для чеканки. Качество монет, за редким исключением, было очень высоким вплоть до эпохи колониального господства.
Главная характеристика денежного обращения государств Индии в доколониальный период – его невероятная устойчивость в сравнении с державами Европы и Передней Азии. Все государства сталкивались с физической нехваткой денег вследствие тезаврации – вымывания из обращения в накопление, что тормозило процессы обмена и становилось удавкой для экономики. И только государства Индии от этого практически не страдали. Фундаментальные тому причины: 1) уникальная структура социума и 2) невероятная энергоотдача земли Индостана. Разберём влияние на денежное обращение Индии каждого из факторов по отдельности.
Влияние на денежное обращение социальной структуры
Для начала оценим долю трёх высших варн в составе населения Индии во времена близкие Делийскому султанату, прибегнув к обратной экстраполяции. Сейчас в Индии доля брахманов – около 8%, кшатриев ~11%, вайшьев ~11%, шудр ~45%, далитов (неприкасаемых) ~16%, около 9% – адиваси, дословно «изначальные жители», аборигены, оставшиеся вне индуизма. Многие адиваси до сих пор занимаются охотой, собирательством, примитивными формами земледелия, кочевым и отгонным скотоводством. Для нас важно, что доля трёх высших варн, так называемых дваждырождённых, в сумме составляет ~30%.
Учтём, что от Индии отрезаны почти 400 млн мусульман, которые в момент обретения независимости отошли к Пакистану и Бангладеш. Поскольку в Ислам из кастовой системы бежали в основном низшие шудры и далиты, то с поправкой на них доля трёх высших варн в Большой Индии не превышает 25%.
Вплоть до XX века рождаемость на всех этажах социума была одинакова, но отпрыски высших варн в сравнении с шудрами, далитами, адиваси имели гораздо больше шансов выжить и размножиться. Для того чтобы за 700 лет, а это почти 40 поколений, доля избранных варн удвоилась, достаточно чтобы их популяционная динамика опережала остальное население на 2%. Поэтому пусть и условно, но их долю в те далёкие времена можно оценить в 10-20%.
С такой долей дваждырождённых кастовая структура стала важнейшим фактором стабилизации денежного обращения. Секрет его устойчивости в том, что проблема физической нехватки денег легко лечится отлучением от денежного обращения большей части социума и возвратом его к натуральному обмену. В Индии сия процедура была естественной: с шудрами, далитами и адиваси за работу и производимые товары расплачивались натурой – пищей и бытовыми принадлежностями. Тем самым из товарно-денежного обмена «непринуждённо» исключались почти 90% социума.
Влияние варновой организации социума на денежное обращение было отражено в устройстве налоговой системы Индии. Оно изложено в «Ману-смрити» – сборнике права со II век до н.э. по II век н.э. Согласно законам Ману брахманы освобождались от всякой причастности к налогам и повинностям – они их не платили и не взимали. Кшатрии тоже не платили налоги, но занимались их сбором. Налоги платили вайшьи – экономически активная страта социума, высший смысл существования которой заключался в обеспечении себя и других варн условиями для жизни. Основная масса населения – шудры и далиты – налоги не платили, но и не должны были накапливать богатства. Им предписывалось обслуживать дваждырождённых и «быть на их иждивении», что узаконивало их заточение в контур натурального обмена.
Для сравнения, Западная Европа и Передняя Азия за возможность реализовать такого рода ограничения заплатили закрепощением некогда свободных граждан со всеми сопутствующими тому коллизиями. Старт процессу дал император Диоклетиан 284-305, пытавшийся спасти Римскую империю от фатальной нехватки в обращении драгоценных монет. Он явственно осознал, что имперский денежный насос, некогда исправно качавший в метрополию золото и серебро, окончательно одряхлел, утратив способность обслуживать имперские траты и процессы накопления богатств. Среди прочих мер Диоклетиан начал приводить потребностями социума к возможностям денежного обращения путём исключения из него значительной массы населения: разоряемых крестьян стали активно закрепощать, превращая в зависимых работников (колонов).
Западная Римская империя, открыв эру феодализма, передала эстафету Западной Европе, которой в Раннем Средневековье для обеспечения денежного обращения хватало золота и серебра в самых-самых минимальных объёмах. Феодализм радикально снизил потребность в деньгах, не только путём заточения огромных масс крепостных в контур натурального обмена, но и минимизировав потребность в деньгах в контуре управления – за счёт натуральной формы оплаты государевой и военной службы посредством выделения лена (феода).
В отличие от остального Мира, исправно платившего за феодализм связанными с ним потрясениями, в Индии закрепление население в варнах и джати было вечным, ласковым и непринуждённым. Вытекающая из него естественная компактность монетного контура денежного обращения придавала ему высочайшую устойчивость.
Робкий побег из контура натурального обмена
Естественно, что «натуралы» всяческими ухищрениями пытались ослабить условия «заточения», дабы хоть краешком прикоснуться к соблазнам товарно-денежного обмена. Осуществить побег из контура натурального обмена позволило стихийное включение в денежное обращение ракушек каури. Их ценности вполне хватало для оплаты мелких покупок, но они не подходили для накопления богатств, поэтому не были подвержены тезаврации:
Первыми использовали каури в качестве денег китайцы ~3,5 тысяч лет назад. В Индии интенсивный рост обращения монет-каури пришёлся на IV-VI века. Каури даже обменивались на золото и во многих регионах Индии долго оставались основной валютой. Как и любые деньги, каури подделывали: фальшивомонетчики изготавливали их из камней, костей, прочих материалов, подменяли другими видами ракушек. Статус денег они утратили в XVIII веке, к чему привела их добыча в промышленных объёмах на Мальдивских островах.
Созданный с привлечением каури вспомогательный контур денежного обращения никак не мешал главным непреходящим целям элиты – обогащению и накоплению, напротив, помог смягчить коллизии натурального обмена, поэтому элита не обращала на него внимание и никак не боролась с ним.
Влияние энергоотдачи земли на денежное обращение
Высокая энергоотдача земли позволила индийскому крестьянину производить пищи больше, чем где бы то ни было в другом месте. В свою очередь это обусловило наличие огромной массы не занятой в сельском хозяйстве рабочей силы, дешёвой вследствие её низкого социального статуса. Она производила невероятные по качеству исполнения и дешевизне предметы обихода и роскоши, которые с удовольствием покупали иноземные купцы: индийские товары были уникальны, выполнены с необыкновенной кропотливостью, привлекательны и дёшевы. По этой причине Индия всегда вывозила товаров больше, чем ввозила.
За счёт внешней торговли существовали целые города, в которых господствовали купцы, торговавшие ценнейшими продуктами неповторимого биоценоза, ремёсел и сельского хозяйства. Индия продавала необыкновенные ремесленные изделия, слоновую кость, резные изделия из неё, драгоценные камни, ювелирные изделия, ткани (великолепные шелка и муслин), обезьян и павлинов, пряности, сахар. Товары в основном оплачивались золотом и серебром, и лишь малая их доля тратилась на приобретение товаров из дальних стран – глиняной посуды, изделий из стекла, лошадей, китайского фарфора и шёлка.
Часть выручаемых индийскими купцами монет напрямую поступала в обращение, часть использовалась для чеканки индийских монет, но основная масса оседала в виде сокровищ. Однако тезаврация не подрывала денежное обращение из-за компактности контура денежного обращения и устойчиво положительного сальдо внешней торговли, которое было следствием высокой энергоотдачи земли – пример того, как геофизический фактор послужил ещё одним мощнейшим стабилизатором денежного обращения. Он действовал и в Китае, но в меньшей степени, поскольку его земли, особенно на Севере, были не столь продуктивны.
Денежные системы государств взаимодействуют как сообщающиеся сосуды – если в одной денег прибыло, то в другой в этот момент убыло. Поэтому факторы, обуславливающие силу одной из них, одновременно обезденежеют контрагентов. Вот почему государства, начинавшие регулярную торговлю с Индией, были обречены – им грозил коллапс денежного обращения из-за выкачивания их золота и серебра.
Среди тех, кто столкнулся с односторонним денежным насосом Индии, был Рим. В I веке н.э. Плиний, сожалея о распущенности нравов, указывал, что ежегодная утечка драгоценных металлов из Римской империи на Восток составляет сто миллионов золотых сестерциев. Римские монеты обнаружены во многих регионах Индостана и на Цейлоне. Количество позволяет предположить их использование и во внутреннем обороте, и для накопления.
Точка пересечения кривых
Итак, стабильность денежного обращения была сильной стороной Индии в целом и Делийского султаната в частности. Но при недопустимой синхронизации процессов, например, активной имперской экспансии с коррозией бюрократии, сила непременно обернётся слабостью.
Обильные доходы были позитивным фактором. Но они провоцировали рост расходов, как следствие, растущую зависимость Делийского султаната от устойчивости входящего денежного потока. Меж тем коррозия бюрократии неуклонно снижала способность казны эффективно собирать налоги и расходовать деньги. Обслуживание ветшавшей бюрократией политики активной экспансии вело к тому, что две кривые – рост расходов и снижение доходов – обязаны были пересечься. При недопустимом совмещении процессов устойчивость денежного обращения лишь отдаляла наступление события, но не могла предотвратить его.
Максимум расходов султаната пришёлся на пик экспансии 1330-1338. Учитывая, что бюрократия уже более века подвергалась агрессивному воздействию кастовой системы, пересечение кривых в тот момент не должно удивлять. Ему поспособствовали и личные качества султана Мухаммада II ибн Туглака, правившего 1325-1351, которого никак не отнесёшь к эталонам рачительности и разумности.
С наступлением критического момента Мухаммад ибн Туглак не нашёл ничего лучшего, как начать в 1329 чеканку монет из меди и латуни, приравняв их номинальную стоимость к золотым монетам:
Выпуск монетного фиата был реакцией на пустую казну при высоком уровне расходов. Государство рассчитывалось медными монетами за свои траты, чиновники использовали их в сельских районах для покупки оружия, лошадей.
Как известно, сложная проблема всегда имеет быстрое и простое, лёгкое для понимания неправильное решение. Оно нанесло по султанату удар колоссальной силы. Вскоре после начала эксперимента с фиатом бόльшая часть Индии и Дели столкнулись с жестоким голодом, что свидетельствует о высокой концентрации земли в руках аристократии. Это крестьяне, вынужденные обеспечивать личное пропитание и неотложные траты, не в состоянии сократить сев. Латифундисты же в отсутствие обеспеченного звонкой монетой платёжеспособного спроса с лёгкостью сокращают посевные площади до «лучших времён» – появления в экономике настоящих денег.
Срочное прекращение в 1332 чеканки фиата не добавило денег в казну, а сокращение в их отсутствие государственных закупок не добавило посевных площадей. Это была типичная ситуация цугцванга: единственный ход, позволявший выйти из него – восстановление бюрократии от коррозии – был недоступен. Голод, повсеместная нищета, восстания разрастались по всей империи. В 1339 мусульманские губернаторы Бенгалии и индуистские князья Юга провозгласили независимость от Делийского султаната. И у Мухаммада ибн Туглака не было ресурсов, дабы остановить коллапс.
В 1347 к отпавшим землям присоединился Декан, на территории которого мусульмане-шииты основали Бахманийский султанат. Делийский султанат утратил статус общеиндийской империи, но в ранге региональной, напомним, дотянул до 1526.
Империя Великих Моголов и Конфедерация Маратхов
В 1399 Индия избежала пяты Тамерлана, которого отвлекли планы экспансии в Османскую империю и Китай, но ей не удалось избежать пяты его потомков. Один из них – Бабур, сын эмира Ферганы, основал в 1526 государство, которое усилиями наследников выросло в Империю Великих Моголов. Они привнесли в Индию очередную порцию пассионарности вместе с не подвергшимися коррозии административными практиками и нормами Ислама.
В Индии термином моголы обозначали всех мусульман Северной Индии и Центральной Азии, в индийских и индо-персидских источниках так именовали монгольских завоевателей. Поскольку новые правители Индии исповедовали Ислам и возводили свой род к Тамерлану, имевшему тюрко-монгольские корни, их назвали моголами.
Покорение Тимуридами Индии шло непросто. После смерти Бабура в 1530 его индийские владения достались старшему сыну Хумаюну, но противостояние со сводным братом, которому отошли земли вне Индии, не позволило Хумаюну удержать Пенджаб. Династическим кризисом Моголов воспользовался Шер-шах Сури, дослужившийся в их армии до высоких командных постов. В войне 1535-1540 он вытеснил Хумаюна в Кандагар и подчинил себе не только индийские владения Моголов, но и Бенгалию, ряд раджпутских княжеств.
На покорённых землях Шер-шах Сури пытался осуществить реинкарнацию Делийского султаната династии Суридов. Он погиб в 1545 при осаде крепости Каланджар от взрыва собственных боеприпасов. Его сын Ислам-шах 1545-1554 продолжил дело отца. И только после его смерти в 1554 Хумаюн, в свою очередь воспользовавшийся раздором наследников-Суридов, вернул Тимуридам в 1555 их индийские владения.
Триумфальное шествие Моголов по Индии началось в полувековое правление третьего падишаха Акбара I 1556-1605, сына Хумаюна. К концу его царствования государство Моголов охватило бо́льшую часть Индийского субконтинента:
Акбара не просто из лести назвали Великим. Он был озабочен расширением, консолидацией и умиротворением империи. Отличаясь большим военным талантом, Акбар не проиграл ни одного сражения, войну он не любил и предпочитал мирные занятия. Акбар делал индусских раджей вассалами и превращал независимые мусульманские государства в имперские провинции – кого силой, кого посредством союзов.
Назначение наместников и прочих чиновников из числа индусов и прекращение взимания с немусульман джизьи снискали ему расположение и преданность индусского населения. Акбар перевёл на персидский язык священные книги и эпические поэмы индусов, интересовался их религией и уважал законы, хотя ряд бесчеловечных обычаев запретил. Отойдя от Ислама, Акбар провозгласил создание новой синкретической религии «божественной веры», объявив себя её главой и пророком. Вместе с тем его синкретический подход ослабил защиту имперской бюрократии от соблазнов кастовой системы. Неизбежное снижение её эффективности на полвека лишило империю возможностей для экспансии.
В стремлении объединить тюрко-персидскую культуру с индийской императоры Моголов вступали в союзы с местными магараджами и женились на местных королевских особах, благо исламская традиция одобряет многожёнство: у Акбара Великого, например, было тридцать жён. Синтез породил уникальную индо-персидскую культуру и архитектуру, пропитанную присущей Моголам тягой к роскоши. Образец синтеза – мавзолей-мечеть Тадж-Махал, сочетающий элементы индийского, персидского и арабского архитектурных стилей. Его построил падишах Шах-Джахан в память об умершей при родах жене Мумтаз-Махал. Правление Шах-Джахана 1628-1658 стало золотым веком архитектуры Великих Моголов. В мавзолее был похоронен и он сам.
Общеиндийского формата и предела могущества Империя Моголов достигла в период полувекового правления падишаха Аурангзеба 1658-1707, см. карту выше. Будучи ревностным мусульманином, он опирался на мусульман и исламскую ортодоксию, вновь начал взимать джизью, что не обрадовало индуистских князей. При нём Индия стала крупнейшей экономикой мира, превзойдя китайскую империю Цин 1644-1912, только начинавшую свой разбег. Экономическому взлёту империи поспособствовало введение Моголами единой для всей Индии денежной системы, что интенсифицировало региональную торговлю, тем самым ускорило развитие экономики.
При Аурангзебе, чьи жёсткие происламские меры отчасти восстановили эффективность бюрократии, Империя Великих Моголов вернула себе способность к экспансии – при нём состоялся её заключительный такт. В 1686 и 1687 Аурангзеб один за другим покорил Биджапурский и Голкондский султанаты. Затем пришёл черёд маратхов, чьё небольшое княжество, созданное в 1645 на плоскогорье Декан, выросло в крупную индуистскую монархию.
Столкновение с маратхами вылилось в изнурительную войну. Особенно долгой и кровопролитной была восьмилетняя осада в 1690-1698 хорошо укреплённой крепости Джинджи. В ходе неё Аурангзеб не останавливал покорение других маратхских крепостей. Их гарнизоны, предпочтя изматывающей осаде сдачу на выгодных условиях, после ухода армии Моголов отказывались от клятв, возвращали земли и вновь занимали крепости. Аурангзебу так и не удалось решительно закрепить победу над противником, у которого отсутствовал центр принятия решений и системный приток ресурсов.
Партизаны, конечно, могут досаждать империи, но чтобы она не смогла захватить их территории? Для этого они должны располагать центром координации и ресурсной поддержкой, которые, судя по логике событий, были, поскольку завершение Аурангзебом войны за Индию совпало с началом новой.
Начало новой схватки за Индию
Европейцы обосновались на побережье Индии в XVII веке. Сначала главную торговлю вела Португалия, но к правлению Аурангзеба она уступила первенство голландцам и англичанам. Наиболее активно и нагло вели себя англичане, что вскоре привело к войне с Моголами.
Их схватка была неизбежна. Разбирая нюансы денежного обращения, мы обратили внимание, что любым державам, начинавшим регулярную торговлю с Индией, грозил коллапс денежного обращения из-за стерилизации ею их золота и серебра. Поэтому постоянная торговля с Индией была возможна либо в весьма умеренных объёмах, либо с позиции силы – присвоение её ресурсов на своих условиях, т.е. за бесценок. Умерить свою алчность европейцы были не в силах, вследствие чего их трансформация из велеречивых купцов в жестокую банду была предопределена – таково извечное бремя белого человека.
В 1682 Уильям Хеджес, управляющий британской Ост-Индской компании, вёл с наместником Бенгалии Шаиста-ханом переговоры об отмене нового налога на золото и серебро. Также он просил ходатайствовать перед Аурангзебом о фирмане – императорской директиве о привилегиях, позволявшей торговать по всей империи и защищавшей от требований и поборов местных чиновников. Хеджес уже полагал, что фирман у него в кармане, когда в 1684 его дипломатию опрокинул Джозеф Чайлд, выступивший от лица союза бенгальских факторий, недовольных политикой Компании. Шаиста-хан, придя к выводу, что англичане – шайка драчливых крикунов и бесчестных торгашей, прервал переговоры.
В ответ Ост-Индская компания отправила из Лондона два корабля с солдатами, которые достигли Индии в 1686. Случайное столкновение трёх английских солдат с местными торговцами на базаре в порту Хугли закончилось бомбардировкой города, что развязало войну Чайлда 1686-1690. После отправки из Англии двенадцати военных кораблей с войсками последовал ряд сражений, осада Бомбейской гавани, бомбардировка города Баласор. Английский флот ввёл блокаду портов Великих Моголов на западном побережье Индии и вступил в ряд сражений с их армией. Обрадованный сэр Джозеф Чайлд воскликнул: «Без торговли с нами подданные Моголов будут умирать от голода тысячами», – чисто английская радость.
Блокада привела к прямому вмешательству Аурангзеба – ему подняли веко. В 1689 Западный флот Моголов неожиданным десантом захватил Бомбей. В его крепости почти год была заперта в осаде администрация Ост-Индской компании. В 1690 её агенты отправились ко двору Великого Могола молить о прощении, где их заставили простереться ниц перед падишахом. Аурангзеб, понимая ценность торговли и опасность союза Компании с маратхами, согласился отозвать войска и восстановить торговые отношения в обмен на огромную контрибуцию в 150 тысяч рупий и обещание в будущем вести себя хорошо. По случайному стечению обстоятельств в том же 1690 начала своё отчаянное сопротивление крепость Джинджи.
Первый акт политики «разделяй и властвуй»
Нет в мире ничего лицемернее и подлее униженных и обиженных бандитов-англичан. К тому же, зарабатывая на торговле с Индией, они не собирались прикручивать свою жадность, поэтому были озабочены присвоением её ресурсов на своих условиях, что было несовместимо с сильной имперской властью. Логика развития событий толкала их к скрытной координации и поддержке маратхов в схватке с Аурангзебом. Скрытной, дабы не получить ответный удар от могущественных Моголов. Её вполне можно было оказывать через самые южные царства, никак не контролируемые Аурангзебом.
Великий Могол умер в 1707, так и не добившись окончательной победы над маратхами. Ему было восемьдесят восемь лет. Непрерывные кампании, многолетняя осада Джинджи и связанные с ними огромные расходы критически истощили имперскую казну. Две кривые пересеклись в очередной раз, и с 1720 последовал распад государства: провинции одна за другой объявляли независимость, наместники основывали новые царские династии.
Разрушение руками маратхов Империи Великих Моголов стало первым актом излюбленной англичанами политики «разделяй и властвуй». Им было выгодно поддержать разрушение существующей сверхимперии руками тех, кто не был способен создать на её месте новую, и временно передать им власть.
Второй акт политики «разделяй и властвуй»
Государство маратхов, существовавшее в форме рыхлой конфедерации княжеств, волшебным образом умудрилось стать главной военной силой Индии. Опираясь на неё, англичане вспахали социальный ландшафт субконтинента, зачистив от всех сильных игроков. О степени фрагментации ландшафта свидетельствует тот факт, что в XVIII веке в Индии находилось в обращении около 1000 серебряных и золотых монет, которые чеканили сотни монетных дворов. К концу XVIII века из маратхов сделали «хозяев» большей части Индийского субконтинента, включая Дели. Но после исполнения предназначения настал их черёд.
Чем «хороши» конфедерации и союзы? Тем, что владея искусством интриг и финансовым ресурсом, ими легко управлять: в нужный момент обеспечить их монолитность, в следующий атомизировать. Снять с геополитической доски рыхлую конфедерацию маратхов было существенно проще, чем империю. Поэтому маратхи в противостоянии с Моголами добыли Индии не независимость, а будущий статус колонии, унижение, позже утрату земель, в том числе послуживших колыбелью цивилизации.
Получить полный контроль над Индией по итогам трёх войн с Конфедерацией (1775-1782, 1803-1805 и 1817-1819) для Британской Ост-Индской компании было делом техники – это не с Великими Моголами воевать. Уже после второй войны Конфедерация признала себя вассалом Компании. В третьей войне была решена задача ликвидации ополчений, возглавляемых бывшими военачальниками маратхских князей, досаждавших британцам набегами на подконтрольные территории. В отсутствие внешней координации и ресурсной поддержки знаменитые маратхские партизаны были мгновенно нейтрализованы – никакой девятилетней осады Джинджи.
Победа над маратхами венчала второй акт политики «разделяй и властвуй». Многочисленные княжества Раджпутаны, Центральной и Западной Индии стали формальными вассалами Компании – с условием уплаты дани и отказом от самостоятельной внешней политики. Резиденты и политические агенты Компании, находясь в столицах княжеств, официально вмешивались в их внутренние дела. В крупных царствах на постоянной основе были расквартированы гарнизоны англо-индийских войск. Некая автономия сохранилась только в единичных, ничего не значащих мелких княжествах.
Популяционная динамика мусульман в Британской Индии
Падение Империи Великих Моголов прервало распространение Ислама в Индии, его престиж ослаб, влияние угасло. После утраты власти и ведущей политической роли доходы общин резко упали, и вскоре мусульмане обнаружили себя в исламских гетто – старых городских кварталах с изношенной инфраструктурой. Социальный лифт отработал назад – вернул их обратно на те этажи иерархии, с которых они когда-то стартовали в Ислам.
Из-за ограниченного доступа к образованию, соответствовавшего их статусу, у мусульман Индии более низкий уровень грамотности, среди них выше уровень безработицы. Но это не помешало им демонстрировать более высокую популяционную динамику: по данным переписи 1870-1880 доля мусульман была менее 20% , к началу ХХ века превысила 20%, в 1941 достигла 25%.
Сейчас в Индии мусульман 14,4% из 1417 млн жителей, в Пакистане 96,5% из 238 млн, в Бангладеш 91% из 170 млн. Таким образом, из 1825 млн полного населения бывшей Британской Индии мусульман 588 млн или 32%.
Продолжение «кройки и шитья» по живому
Индийские мусульмане, несмотря на конфессиональные различия, были органичной частью индийского социума. Статус-кво изменилось после восстания сипаев 1857-1859, в котором Индия пожелала невозможного – восстановления имперского статуса, что с английского переводится как прекращение Британией её грабежа. Повстанцы вошли в Дели 11 мая 1857 и у дворца Великого Могола попросили его возглавить восстание. Бахадур Шах внял гласу сипаев и 12 мая заявил об их поддержке. Вскоре он объявил себя единственным законным правителем Индии, начал чеканить монеты со своим изображением, потребовал от населения присяги на верность. Но восставшие были обречены, поскольку у Бахадур Шаха и окружавшей его марионеточной элиты напрочь отсутствовали пассионарный заряд и идеология, способные направить их и объединить бюрократию.
Подавление восстания сопровождалось установлением в Индии прямого правления британской короны: 2 августа 1858 английский парламент принял Акт о лучшем управлении Индией, обязавший Компанию поставить свои войска на службу короне и передать административные функции правительству.
Только лишь этим реакция метрополии не ограничилась. Британская администрация принялась всячески поощрять формирование у мусульман политической и культурной идентичности отличной от индуистов. Поначалу исламское руководство, за исключением нескольких учёных, отвергло идею о наличии в Индии двух разных общин. Но лиха беда начало: последовательные усилия учёных исламских мужей, очарованных британским образованием, помогли пробуждению политического самосознания мусульманских элит. В 1906 свидомые пробуждённые учредили политическую партию «Всеиндийская мусульманская лига», ставившую целью защиту слезинки ребёнка интересов мусульман.
В 1930 партия родила «теорию двух наций» – фундамент исламского сепаратизма в Британской Индии. «Теория» утверждала ровно то, что отвечало чаяниям заказчика: что мусульмане и индуисты – две отдельные нации, каждая со своими обычаями, традициями, искусством, архитектурой, литературой, интересами, образом жизни. Заботливо выпестованная этническая бомба была готова к подрыву. Случай не уникальный: везде, где отметился белый человек со своим бременем, имеются свои Закарпатье и Украина, и есть чем взрывать.
На этом завершился третий акт политики англичан «разделяй и властвуй».
Дезинтеграция Британской Индии
Четвёртый акт политики «разделяй и властвуй» англичане приурочили к моменту ликвидации Британской Индии: Индия получила независимость 15 августа 1947, а днём ранее колониальная администрация объявила об учреждении подконтрольного Британии доминиона Пакистан, чьё население в большинстве своём исповедовало Ислам.
Будто в насмешку над историей Индии доминион учредили на землях, послуживших колыбелью Хараппской и Ведийской цивилизаций. Здесь самое место вспомнить, что доблестные маратхи были теми антиимперскими «партизанами», которые добыли для Индии не только статус колонии и унижение, но утрату в итоге земель, послуживших колыбелью индийских цивилизаций:
В том же 1947 был произведён раздел по конфессиональному признаку Бенгалии – на Западную, которую присоединили к Индии, и Восточную, которая отошла к Пакистану, см. на карте ниже.
Болезненную хирургическую операцию провели не для мирного добрососедства. Мусульман к тому времени уже настроили устойчиво враждебно к индуистам, а после отторжения в их пользу колыбели индийской культуры столь же враждебным стало отношение к ним индуистов. Поэтому в том же 1947 разгорелись столкновения, в которых менее чем за год погибли по разным оценкам от 500 тысяч до миллиона человек. Последовало массовое переселение мусульман в Пакистан, индусов и сикхов в Индию: только за первый год около 12 млн стали беженцами.
Ликвидация индуизма на мусульманских территориях была более радикальной, чем утрата Исламом позиций в Индии. Так, доля индуистов в Восточной Бенгалии упала в 2,6 раза – с 28,0% в 1941 до 11,2% в 2001, в Пакистане в три раза – с 6,34% в 1941 до 2,14% в 2017. В Индии доля мусульман, несмотря на их первоначальный отток, уменьшилась несущественно, после чего последовал рост из-за более высокой рождаемости – с 9,8% в 1951 до 14,23% в 2011.
Разделив Британскую Индию по конфессиональному признаку, англичане не преминули воткнуть в неё чувствительный детонатор: княжеству Джамму и Кашмир, чей правитель Хари Сингх был индуистом, а 90% населения – мусульманами, было предложено определиться самим – к кому присоединиться или остаться самостоятельными. Махараджа заявил о независимости, и в октябре 1947 Джамму и Кашмир подвергся вторжению пуштунов из приграничной провинции Пакистана. Тогда Хари Сингх обратился с просьбой о помощи к Индии, выразив готовность присоединиться к Индийскому Союзу. Введение Индией войск стало основанием для первой индо-пакистанской войны 1947-1948, закончившейся разделом княжества.
Пакистану позволили объявить независимость в 1951 – после формирования устойчивого фундамента для постоянного конфликта с Индией, что сделало надёжное замирение, сотрудничество и координацию невозможным. Напряжённость в Джамму и Кашмир послужила источником ещё трёх войн. Сейчас 60% его территории контролирует Индия, 30% – Пакистан, 10% в 1962 отрезал себе по итогам войны с Индией Китай. Регион служил надёжным детонатором вплоть до 1996, после чего боевые действия временно, следует полагать, прекратились, пока фокус затейливых операций сместился на северо-запад Евразии.
В 1971 конфессиональная нарезка Британской Индии породила ещё одну страну. Выше упоминалось, что при разделе Бенгалии Пакистану отошла Восточная Бенгалия. В 1956 он переименовал её в Восточный Пакистан:
Пакистан сам собою управлял отвратительно, а анклавом, связанным с ним длинным морским путём вокруг всего Индостана, см. в окне слева на карте, он управлял ещё хуже. В 1970 обрушившиеся на побережье Бенгалии циклоны привели к гибели свыше полумиллиона человек, что послужило триггером для восстания против центральной власти. Пакистанская армия, прибывшая усмирять бунт, продолжила дело циклона – в 1971 её стараниями были убиты по разным оценкам от 200 тысяч до 3 млн жителей. Не менее 8 млн бежали в Индию. Массовая бойня предоставила Индии повод вмешаться в гражданскую войну и помочь Восточному Пакистану получить независимость. Так в 1971 возникла Народная Республика Бангладеш.
Политика «разделяй и властвуй» нанесла урон всем социальным объектам Индостана – назвать их субъектами сложно: все они утратили навыки независимости, превратившись из субъектов в объекты. Субконтинент лишился единства. Лишились внутреннего единства и некоторые его части – Бенгалия, Джамму и Кашмир. От Индии отрезали её колыбель, а Пакистан «собственными руками» отрезал от себя огромный пласт своей же многовековой истории, культуры, образования, традиций.
По итогам операций в Индостане англосаксы сочли разогрев исламского экстремизма удобным и надёжным инструментом геополитики, после чего принялись активно пользовать его по всей Евразии. В Индии расцвёл национализм индуистского толка, порой с погромами. К её чести англичанам не удалось необратимо деформировать тысячелетние культурные коды и накалить национализм до уровня Пакистана.
Призраки независимости
Независимость это совсем не то, что можно дать росчерком пера под соответствующим указом в угоду ревущей на площади толпе. Независимость – это особые онтологические коды, нарабатываемые социумами в течение веков. И если их более двух веков упорно разрушали, то обрести независимость по мановению волшебной палочки невозможно, только её симулякр. Поэтому колониальная зависимость на территории Британской Индии после 1947 никуда не делась, приняв форму неоколониальной.
Отсутствие практик самостоятельного управления, тлеющие конфликты, зависимая финансовая система, технологическая несостоятельность не позволили никому из них стать субъектами геополитики. И только присутствие Советского Союза предоставило Индии возможность, пользуясь им как противовесом бывшим хозяевам, начать кропотливую работу по созданию фундамента собственной геополитической субъектности, которая пока далека от завершения. Пакистан же ничего и не начинал. Опасаясь огромной Индии, он как был, так и остался верным вассалом англосаксов – Британии и США.
Краткий итог сверхимперского социогенеза Индии
В эпоху Ведийской цивилизации сложилось жёсткое расслоение индийских социумов, фиксирующее иерархический статус особей по праву рождения. Варновая структура разделила социумы на дваждырождённых – тех, кто приобщён к священному знанию, и всех остальных, которые не приобщёны, поэтому ничем не отличаются от животных. К ним относены шудры, вневарновые далиты, адиваси, следует полагать, и весь остальной Мир.
Варновая структура в симбиозе со шраманскими религиями позволила создать технологию управления под условным названием «двойной клей». Она оказалась энергетически комфортной, но была не в состоянии обеспечить создание сверхбольших империй, требовавших эффективной работы бюрократии. Её пределом стала империя Гуптов, которая с натяжкой относится к категории общеиндийских. После угасания Гуптов технологию доделали, дополнив расслоением варн на множество джати, увязав их в сложную иерархическую структуру и разделив непроницаемыми эндогамными барьерами. Кастовая система, завершая развитие комплекса технологий «разделяй и властвуй», направленных внутрь социума, явила собою совершенство безадминистративных практик управления социумом.
Присущая «двойному клею» и кастовой системе невыносимая лёгкость бытия управления стала неустранимым демотиватором бюрократии. В их рамках личная энергетическая и ресурсная оптимизация каждого отдельного бюрократа разрушала общесистемную оптимизацию, и не было сил, способных в отсутствие эффективных процедур контроля вывести чиновников из этого состояния.
Коррозия бюрократии закрыла индийским элитам путь к созданию сверхбольших империй, нереализуемых без эффективного общесистемного управления ресурсами. Поэтому все три сверхимперии – Маурьев, Делийский султанат, Великих Моголов – были построены, опираясь на привнесённые извне заряд пассионарности и эффективные административные практики. Первый раз имперскую сборку осуществил индийский субэтнос, следующие два раза – внешние этносы.
Фактор пассионарности заслуживает отдельного упоминания. Пассионарностью, необходимой для создания империи Маурьев, обладал пограничный пенджабский субэтнос, заряженный более жёстким климатом и острыми конфликтами с достойными противниками – персами, греками, македонцами. Пассионарность, достаточную для созданий Делийского султаната и Империи Великих Моголов, в Индию влили внешние этносы – иранский и тюрко-монгольский, отчего сверхимперский социогенез Индии пятьсот лет имел ирано-тюрко-монгольское лицо. Но всякий раз пассионарность и эффективность бюрократии быстро съедалась коррозией комфорта, что существенно сокращало жизненный цикл гигантских империй, чувствительных к качеству управления. Даже Ислам оказался не в состоянии надёжно защитить элиту от соблазнов симбиоза с кастовой системой.
На рисунке сведены воедино периоды сверхимперского социогенеза Индии – они выделены белым цветом. Представленные на нём временные рамки жизни суперимперий существенно шире коротких мгновений их дейстивтельно общеиндийского статуса. Но даже при столь комлиментарной визуализации фрагментарность сверхимперского социогенеза Индии очевидна:
Оставить комментарий: